Наступила неуклюжая тишина. Затем один из них сказал неуверенно: «Если бы была возможность — почему бы и нет».

— Знаете, уважаемые, одно — теория 27-летнего Маркса, другое — истины жизни. Все вы, мы, — имели идеальные условия бесплатно учиться в СССР, — однако… Даже, если я сейчас дам вам много денег на учёбу — вот этот молодой человек может и не сделать операцию на глаз или сердце, — ибо ещё нужно призвание, нужен ещё талант. Вы сами понимаете, что это невозможно, что это абсурд. А самое страшное, что это не мелочь. Это имело и имеет потрясающие последствия. Мне при коммунистах в СССР жилось неплохо — не скрою, и сейчас не жалуюсь. Однако в СССР, когда я ещё учился в вузе и получал 50 рублей стипендию, вы не хотели учится или у вас не было способностей, и уже работали и получали около 180 рублей. А когда я окончил и приступил к работе, получая 120 рублей — вы получали уже 250 рублей, а то и больше и уже возможно получили квартиру.

Мне, чтобы нормально жить, приходилось не только инженерить, а ещё подрабатывать сторожем в детском саду и на грузовой станции. А другие мои коллеги просто играли на работе в шашки, шахматы или мастерили какой-то левак. Ведь так было. И что в результате? — Наша страна проиграла в экономической конкуренции и рухнула. Вы теперь покупаете не мною изобретённый телевизор, а японским интеллигентом, не мною изобретённую микроволновую печь — а шведского интеллигента, автомобиль — немецкого и т. д. И работать сейчас будете под руководством иностранных интеллигентов, со всей их пресловутой эксплуатацией. Вот так. Спасибо. До свидания. С вами приятно было поговорить.

Но никто из них не уходил. Они, как бы ждали, что я продолжу и укажу выход из этой ситуации.

— Да, было так, — сказал один из них, с виду интеллигент.

— Да, были, конечно, перекосы, — сказал задумчиво рабочий, и добавил, — это специально вредили, чтобы разрушить СССР.

— Нет, — сказал я, — это фундамент идеологии.

Мы стояли молча; я смотрел на них, а они о чём-то думали, каждый о своём. Чувствовалось, что между нами появилась какая-то симпатия и общность, мы находились в одном демократическом красно-синем дерьме, в одной беде. Я ещё раз попрощался и пошёл. Двое из них меня догнали, и спросили очень дружелюбно — в какой я состою партии? Я ответил им — в никакой, и опять пошёл.

Вернёмся к Марксу. Убедимся ещё раз, что Маркс твёрдо стоял на своей ошибке, послушаем несколько его маразмов — Маркс: «Дело в том, что как только появляется разделение труда каждый приобретает свой определённый, исключительный круг деятельности, который ему навязывается и из которого он не может выйти.., тогда как в коммунистическом обществе… общество регулирует всё производство и именно поэтому создаёт для меня возможность делать сегодня одно, а завтра другое…»

Большую часть книги «Немецкая идеология» Маркс полемизирует почти со всеми современными ему философами, «врукопашную» кромсая их всех своей повальной критикой, показывая этим, что он один только прав. В этой книге Маркс вписал свою находку — пролетариат в свою философскую концепцию, и саму эту концепцию уже почти закончил. Далее он развивает со школы знакомые нам темы: о диктатуре пролетариата, о разрушении старой государственной машины, о «стоимости труда»…

Можно процитировать одно выражение Маркса в этой книге — «Это баранье, или племенное, сознание получает своё дальнейшее развитие благодаря росту производительности, росту потребностей…»

Здесь у Маркса всё точно как у Руссо — эти растущие коварные потребности, есть само зло, они портят человека, развращают и изменяют в худшую сторону.

До конца своей жизни Маркс уже ничего нового не придумает, заменит лишь выражение «стоимость труда» на «стоимость рабочей силы», а «цена труда» — на «цена рабочей силы».

Глава 9. Коммунизм из сионизма

Стоит обратить внимание на один очень существенный момент — Маркс сотни раз будет повторять о диктатуре пролетариата, но ни разу с этого момента, ему 27 лет, и до конца жизни так и не пояснит важнейшую вещь — что должен делать конкретно пролетариат, когда придёт к власти, — что пролетариат должен делать, когда он разрушит государство. Ленин за это будет потом крепко проклинать Маркса, когда наступит решающий момент — разрушать Россию.

С одной стороны, по логике Маркса о новом государстве и речи не могло быть — ведь оно «исторически отмирает»… Но, с другой, — ведь должно же как-то выглядеть будущее?

С уверенностью можно утверждать, что долго и мучительно два «великих» теоретика ломали головы над этим важнейшим вопросом — трагедией отсутствия будущего в результате разрушения государства. И все-таки что-то придумали.

В октябре 1847 года выходит их «труд» под многообещающим названием «Принципы коммунизма» за авторством Энгельса. В нём наши умники попытались описать принципы будущего коммунистического общества. Серьёзно эту попытку невозможно воспринимать.

Например, в этой работе мы можем обнаружить такого рода тезисы — «Образование промышленных армий, в особенности для сельского хозяйства» (этим советом воспользовались в Китае) или «Одинаковое право наследования для брачных внебрачных детей», или — «противоположность между городом и деревней исчезнет. Одни и те же люди будут заниматься земледелием и промышленным трудом».

С одной стороны — мы видим характерный для марксизма маразм. А с другой — возникает несколько закономерных вопросов — мы впервые в этом исследовании встретили слово «коммунизм», а после этого Маркс вставил уже это слово в название своего знаменитого «Манифеста коммунистической партии» — откуда молодые люди взяли это слово без конкретного понятия? Как пришли к этому понятию коллективной жизни людей?