Однако бороться с устоявшейся системой ценностей — дело чрезвычайно трудное. По числу казней Россия даже при Петре и отдаленно не приблизилась к странам, служивших ему идеалом, а после его смерти это число и вовсе пошло на убыль. Середина XVIII века отмечена фактической отменой смертной казни. В 1764 году оказалось, что некому исполнить приговор в отношении Василия Мировича. За двадцать лет без казней профессия палача попросту исчезла. Не сильно процветала эта профессия в России и в дальнейшем.

Следующий век отмечен в России дальнейшим смягчением нравов. Не в том смысле, что преступников безоглядно миловали, совсем нет. Становилось меньше поводов наказывать и миловать. В 1907 году в Москве вышел коллективный труд «Против смертной казни» . Среди его авторов были Лев Толстой, Бердяев, Розанов, Набоков-старший, Томаш Масарик и другие известные писатели, правоведы и историки. Клеймя жестокость царской власти, они приводят полный, точный и поименный список казненных в России в течение 81 года между восстанием декабристов и 1906 годом. За это время было казнено 2445 человек (приговоров вынесено больше, но не все исполнены), т. е. совершалось 30 казней в год. Эту цифру, правда, увеличивают два польских восстания 1830 и 1863 гг. и начало революции 1905–1907 гг. Если же брать мирное время, получится 19 казней в год. На всю огромную Россию! О чем говорит эта цифра с учетом того, что в течение всего этого периода смертная казнь за умышленное убийство применялась неукоснительно? Она говорит о том, что сами убийства случались крайне редко. (Кстати, в очень буйных народах тогда числились финны, они чаще кавказцев пускали в ход свои знаменитые «финки» .) Редкость убийств лучше любых объяснений показывает нам нравственный облик народа.

Этот облик проявляется еще в одной важной подробности. Выше уже шла речь о том, каким важным общественным развлечением и зрелищем были в Западной Европе публичные казни. Во Франции эту традицию прервала лишь Вторая мировая война. В ряде эмигрантских воспоминаний и дневников можно встретить (под 1932 годом) возмущение по поводу того, что знакомый N отправился поглазеть на казнь Павла Горгулова, убийцы французского президента Думера. Последним прилюдно казненным в Париже стал в 1939 году некто Вейдман.

Конечно, и в России казни собирали зрителей. Например, казни Разина, Пугачева, и это не должно удивлять. Сами эти фигуры потрясали и завораживали воображение. А если не Пугачева? Датчанин капитан Педер фон Хавен, посетивший Петербург в 1736 году, писал, что в столице «и во всей России смертную казнь обставляют не так церемонно, как у нас (т. е. в Дании — А.Г.) или где-либо еще. Преступника обычно сопровождают к месту казни капрал с пятью-шестью солдатами, священник с двумя маленькими, одетыми в белое мальчиками, несущими по кадилу, а также лишь несколько старых женщин и детей, желающих поглядеть на сие действо. У нас похороны какого-нибудь доброго горожанина часто привлекают большее внимание, нежели в России казнь величайшего преступника» .

Другое свидетельство. В день казни братьев Грузиновых в Черкасске, 27 октября 1800 г. полиция обходила дома обывателей и выгоняла всех жителей на Сенной рынок, где состоялась казнь. [83] Характерно и то, что в момент казни (чьей бы то ни было) русский люд снимал головные уборы, многие отворачивались и закрывали глаза. И еще одна важная подробность. После казни Пугачева собравшиеся не стали досматривать продолжение экзекуции — кнутование его сообщников. [84] «Народ начал тогда тотчас расходиться» — читаем мы у мемуариста Андрея Болотова, свидетеля «редкого и необыкновенного у нас (! — А.Г.) зрелища» .

Так ведут себя люди, которым отвратительно все жестокое, даже если они не сомневаются в заслуженности кары. Парижане времен французской революции вели себя иначе. Согласно «Chronique de Paris» (ее цитирует упомянутый выше Мишель Фуко) «при первом применении гильотины народ жаловался, что ничего не видно, и громко требовал: верните нам виселицы!» [85] В этих двух типах поведения я вижу отражение каких-то глубинных, ведущих свое начало в древних временах, этнопсихологических различий.

Чтобы изменить русское отношение к смертной казни потребовалось полное крушение всего внутреннего мира нашего народа, произошедшее в 1917 году. Вдобавок всемирная культурная революция ХХ века в значительной мере стерла различия между народами вообще. И все же не могу себе представить, чтобы у нас привились «музеи пыток» , столь популярные во многих европейских городах. Само пристрастие к таким музеям что-то приоткрывает нам в западноевропейском характере, сформированном всей историей Запада.

Крушение внутреннего мира русского народа в 1917 году, которое стало причиной его разительных метаморфоз в истекшем столетии — возможно, самое тяжкое событие нашей истории, более тяжкое, чем все перемены внешнего порядка. Этой теме (хотя обсуждение российской идентичности и преемственности идет у нас довольно активно) почему-то почти не уделяется места. Авторы, рассуждающие о «России, которую мы не теряли» и о «самовоспроизводящихся кодах российской истории» вольно или невольно, бессознательно или злонамеренно проецируют в прошлое по сути сегодняшнего постсоветского человека, лишь с незначительными поправками на уровень грамотности и осведомленности.