Хорошо сказал в «Русской мысли» Анатолий Копейкин: «Величайшее деяние Ельцина по освобождению родины от оков коммунизма ныне многими воспринимается как рядовой поступок, никто уже не сомневается, что так и должно было быть… Сегодняшние критики говорят: гору — это каждый свернет; надо было две или три горы своротить. Вот типичное высказывание, у нас же, на страницах «Русской мысли» : «У Ельцина были удивительные возможности войти в историю спасителем страны, но он не сумел или не захотел ими воспользоваться» (Н.Лобанов-Ростовский). Прямо как у дедушки Крылова: «Слона-то я и не приметил» … В начале 90-х было далеко не очевидно, куда может вырулить Россия, многие опасались коммунистического реванша (проглядите прессу тех лет)… Нынешние критики Ельцина все как один писали в начале 90-х о грядущей гражданской войне, экономическом коллапсе — хоть бы сейчас вспомнили и поблагодарили Ельцина за то, что их страхи не сбылись» .. [165]

Многим сегодня кажется, что устранение коммунизма было плевым делом. Ох, иначе мы смотрели на это в 1987-м, когда забрезжила надежда! Допустим, он рухнет — но как затем вернуться к нормальной — нет, просто к жизни? Как на лету переделать дирижабль в самолет? Ведь десятки миллионов людей не примут перемены. Куда больше надежд внушали те нации, для которых разрыв с коммунизмом — как правило, принесенным Красной Армией — означал национальное освобождение. Самобытные же «авторские» коммунизмы — Мао Цзэдуна, Ким Ир Сена, Хо Ши Мина, Иосипа-Броз Тито, Фиделя Кастро — казались (и оказались!) куда более стойкими.

Но тяжелее всех выглядел случай России — именно России, не СССР. Здесь коммунизм царил так долго, что разрыв преемственности стал необратим, «точку невозврата» полагали давно пройденной и самая память об иной жизни давно угасла. Здесь не могла идти речь о национальном освобождении, ибо русский народ числился «первым среди равных» и верил в это. Казалось, вырваться из исторической западни невозможно даже теоретически.

Сегодня нам внушают, что коммунизм пал потому, что «потерпел поражение в холодной войне» (вариант: «не выдержал гонку вооружений» ). Что он на самом деле не выдержал, так это свободу слова. Горбачев, допустивший ее, явно не ведал, что творит. Воплотившийся в жизни сценарий падения коммунизма потому и не был никем предсказан, что возможность столь самоубийственного шага никому не пришла в голову. Разлив свободы спровоцировал еще одно явление: бунт нереализованных способностей и нереализуемых (в тот момент) потребностей элит.

Нечаянно опрокинувший коммунизм Горбачев в кормчие плавания — смертельно опасного плавания — к вольному берегу совершенно не годился. Он сделал свое великое дело и должен был уйти. Поначалу фигура Ельцина многим внушала страх. Секретарь обкома, снес Ипатьевский дом… Но народ инстинктивно верил ему — верил с того момента, когда он швырнул свой партбилет. В переходные времена, когда чувства обострены, инстинкты играют замечательную роль.

Час испытаний пришел в августе 1991-го. Сегодня говорят: была какая-то оперетка, жалкие путчисты с трясущимися руками, их и повязать-то ничего не стоило. Нет, друзья мои, руки у Янаевых и Крючковых затряслись лишь когда они увидели, что Ельцин их не испугался. В тот день напружинились к прыжку целые армии, тайные и явные, напряглась многомиллионная номенклатура — все были готовы с восторгом потрошить ненавистных «демократов» , устроить кровавую баню «народным фронтам» , журналистам, националистам, кооператорам и прочим гнидам. Но готовы не иначе как по приказу, причем письменному — пассионарии коммунизма в стране давно вывелись. А приказа не было и не было. Все ждали: дрогнет другая сторона или нет? Если бы Ельцин тогда сморгнул или предложил «переговоры» , «консенсус» или еще что-нибудь столь же жалкое, всем нам пришлось бы худо. Но он выдержал характер — и победил.

Жаль, что он затем уехал в Сочи, вместо того, чтобы, оседлав успех, провести на Верховном Совете и референдумом те законы, которые потом давались с таким кровохарканием, а некоторые — закон о земле, например, — так и не дались. Жаль, что он прямо в августе не провозгласил люстрацию, не инициировал суд над коммунизмом, не вынес мумию. Враг был деморализован и не посмел бы пикнуть.

Да, Ельцин совершал ошибки. Учебников по выходу из зазеркалья нет и по сей день. Но чутье все же редко изменяло ему. Когда в декабре 1991-го он отправился в Беловежскую пущу у него, конечно, было страстное желание избавиться от Горбачева. Но было и множество причин не упразднять «Союз нерушимый» . Кравчуку и Шушкевичу было проще, что им этот СССР? Думаю, именно чутье подсказало Ельцину главный довод: СССР — это контракт, фундаментально невыгодный России.

Еще один отчаянной ответственности шаг — разгон Верховного Совета осенью 93-го. Тем, кто продолжает оплакивать это событие, предлагаю такое умственное упражнение. Вообразите, что 22 или 23 октября 1917 года офицерские части Петрограда окружили Смольный, подкатили пушки и, не считаясь с жертвами и ущербом для архитектуры, уложили две или три сотни «братишек» , а с ними вместе — штаб вооруженного восстания, всех этих Дыбенок, Крыленок, Сталиных, Дзержинских и Троцких (В.И. благоразумно отсиживался в другом месте). Скорее всего, мемориал этих достойных борцов за свободу (я не шучу — эти люди умерли бы смертью героев, так и не узнав о себе самих, какие они негодяи), сегодня посещали бы туристы, как они посещают памятник коммунарам в Париже, а гиды говорили бы о реакционной военщине, пролившей невинную кровь… Но при этом мы жили бы в богатой и счастливой России.

Надеюсь, и в Москве появится мемориал жертв октября 1993 года. Я видел фотографии этих людей — у них прекрасные лица, они были уверены, что защищают свободу. Увы, они ошибались, а прав был Ельцин. От реставрации коммунизма нас отделял тогда один шаг.

Как вы думаете, почему так ярятся на новую Россию левые кремленологи — Стивен Коэн, Джульетто Кьеза и прочие? Да потому, что не сбываются их прогнозы, в России никак не произойдет то, что кажется им таким естественным — возврат к коммунизму. Ведь Россия — родина революции, верно? Более других виноват в их огорчениях Ельцин, поэтому он так им ненавистен.

Его второй срок оказался тяжек. Но всякий раз, когда казалось, что старый лев уже не поднимется, он снова удивлял всех. В последний раз, незадолго до отставки, на стамбульском саммите глав государств, где Россию собирались поставить то ли в угол, то ли на горох, он рыкнул — и все притихли. Когда он посоветовал Клинтону не забывать, даже на минуточку, что Россия — ядерная держава, тот предпочел обратить все в веселую шутку. Я помню этот тип реакции еще со времен детства. Это называется: лучше не связываться.