Эта мысль снова вернула его в гардеробную. Где они все? Посмотрел на часы. Такая пропасть времени!!!

Бережно положил послание друзей в ту же «сувенирную» коробку, где лежа ли и прочие телеграммы. Слабость, конечно, но она всегда была при нем во время концертов. С первых гастролей.

Закрыл шкатулку. Включил весь свет и сел гримироваться. Отражаясь от зеркала, свет резал глаза, выбивая слезы. Правый покалывало. Легкая эта колющая боль появилась год назад. Джон относил такие явления за счет перегрузок при съемках — чересчур яркий свет юпитеров. Однако зрение не ухудшалось, и беспокоить врачей он не стал. Изредка глаз слезился, но еще с юности он не считал для себя возможным обременять занятых ученых людей.

Джон закрыл глаза, давая им возможность привыкнуть к яркому свету, и в этот момент рядом на столе грянул телефон. Он машинально поднял трубку.

— Да? — пытаясь изменить голос, произнес он.

— Дорогой, ты так и не научился играть, — сказал голос Прис. Вздрогнув от насмешки, Джон все же вздохнул с облегчением; свой голос. Жена продолжала щебетать:

— Лиз сегодня тиха невероятно, словно понимает, что ее папочка готовится к решающей битве за звание артиста.

Снова легкий укол. Такая манера разговора стала присуща ей с тех пор, как родилась Диз. Она мгновенно поняла, что дочь для него — все. И что бы ни было между ними, один только вид лепечущей дочурки утишал гнев, снимал усталость, заставляя идти дальше.

Он вспомнил, как хотел сына. Хотел, чтобы парень играл в футбол, дрался с мальчишками. Потом бы получил хорошее образование и выбрал умную специальность. Возможность сценической преемственности Джон исключал полностью. Жутко было помыслить, что его ребенок окажется на сцене. Только не певец.

Родилась дочка, и он вдруг почувствовал, что внутри лопнул нарыв, назревший за последние безрадостные годы в кино. Джон понимал: дочь не пойдет по его стопам. Прис с присущим ей изяществом займется дочкиным будущим.

— Не волнуйся, дорогой, — сказала Прис. — Удачи тебе.

Изящество жены изменило ей на этот раз. Удача… Это понятие определило жизнь их нации. Другого мерила не существовало. Удача — успех. Словно не было понятий — счастье, радость. Когда-то, встретив Прис во время своей службы, Джон был поражен, насколько эта маленькая, похожая на статуэтку круглолицая девочка не интересуется рекламой. Она казалась очень одинокой, и поначалу Джон думал, что Прис растет без матери.

Как-то она позвонила и сказала, что не пойдет с ним в кино, потому что папа запретил ей.

В окружении ребят он стоял у кинотеатра, когда она все-таки появилась.

— Отпустили? — обрадовался Джон.

— Да, мама уговорила его, сказав, что мне не следует упускать такой шанс, — простодушно выложила она. Так Джон узнал, что у девочки есть мать, которая делает на него ставку. И от этого снова зашлось сердце. Стало тоскливо с ней. Конечно, он оставался бесконечно добрым, но твердо помнил — никаких слабостей. А она стала стремиться все чаще появляться в его обществе, поняв, что это престижно.

Когда срок службы истек, Джон простился с ней, как с сестренкой. Потом начались съемки. Он и забыл о ней.

Поэтому письмо, полученное им во время передышки между фильмами, явилось полнейшей неожиданностью. Родители Прис спрашивали без обиняков, нельзя ли дочке приехать в гости к Джону и его отцу на каникулы. Он страшно удивился, а главное, незамедлительно понял причину — он стал звездой, и его доход постоянно возрастал. Вечером Джон зашел с письмом к отцу. Тот, прочитав, потер лоб рукой и сказал:

— Сын, она милая девочка. Вы были дружны. Ты ведь даже хотел покровительствовать ей когда-то. Пусть приезжает, а? Она будет при бабушке. Это не повлияет на твою карьеру.

Джон снова, услышав это слово, горько задумался. Карьера. Только карьера. Забота о ней стала главной даже для отца. Никого абсолютно не интересовали его человеческие чувства.

— Ответь им сам, папочка. Пусть приезжает.

Придя к себе, Джон поднялся в мамину комнату, ключ от которой хранился только у него. Когда в доме убирались, он сам открывал и закрывал ее.

Большой фотопортрет висел на стене против окна. Здесь еще чувствовался мамин аромат. Или это чувствовал только он? Присев на диван перед портретом, Джон пожаловался:

— Вот, мамочка, тетя Фэй всегда говорила, что близняшки счастливые. А где оно — счастье? Даже папа — нет-нет, я не жалуюсь — думает в первую очередь о моей карьере. Теперь эта девочка. Она могла бы быть моей сестрой, а ее родители про чат мне в жены.

Но взгляд матери был далеким и глубоким. Она не могла ответить сыну. Да он, собственно, и не ждал.