Шрифт:
Это тебя забавляет?
Создавать миры? Да, это забавно, правда, если делаешь это хорошо. Как ты… как мы все это узнаем, когда поймем, что создаем миры каждой установкой, образом, утверждением, подтверждением…
И я узнаю?
Обратного пути нет, если, конечно, тебе отчаянно не захочется поскучать.
Пилот балансировал на грани понимания: вот-вот ему откроется нечто, о чем он хотел знать всю свою жизнь.
Скажи прямо, думал он, скажи, на правильном ли я пути. Мы ходим вокруг да около, придумываем сюжет, который забавно было бы прожить…
Мы «не ходим вокруг да около». С чего ты это взял?
…мы воображаем свой сюжет и представляем, что мы актеры, которые могут этот сюжет сыграть.
Нам не нужны никакие сюжеты, сказало его другое «я». Ну да ладно. Продолжай.
Сначала мы создаем себя из воображения, установок и идей, а затем притягиваемся в среду, где полно народу находится в том же трансе, в каком мы сами хотим быть.
Я буду помнить, что создал этот мир, что я могу изменить и улучшить его при помощи собственной установки, когда захочу.
Мы можем развить наш сюжет в любом направлении в любую минуту, но наша вера в пространство-время – наш наркотик, наша сцена, и вскоре, забыв, что мы можем все изменить, начинаем жить в несозидательном трансе вместо созидательного.
«Созидательный транс». Неплохо сказано.
У нас нет тела, мы постоянно его придумываем. Мы становимся тем человеком, какого постоянно себе внушаем, больным или здоровым, счастливым или отчаявшимся, бездумным или гениальным.
Он замолчал, ожидая отклика. Тишина.
Эй?
Я слушаю. Продолжай.
Пожалуй, все. Пока я остановился на этом.
Это не совсем твой уровень. Ты вышел за эти пределы. Но ты думаешь, будто ты там, и это нормально. Я правильно тебя понимаю, дорогой смертный? Ты только что обнаружил свои покрытые синими перьями крылья, которые были у тебя всегда, внутри, твои мечты о полете. Ты стоишь на утесе высотой в милю, наклоняешься вперед, без страха, расправляешь крылья, в эту секунду теряешь равновесие на земле, надеясь обрести его в воздухе. Так?
Так! Обрести равновесие в воздухе!
Отлично.
Это было единственное слово, которое Джейми Форбс услышал от своего высшего «я» в тот раз. Все это время он слушал только то, что говорил сам.
Глава двадцать четвертая
Когда в тот день первая капля дождя первой грозы упала на землю, Т-34 приземлился, был заправлен и бережно доставлен в ангар. Пилот поехал домой под дождем, на время забыв о полетах, предвкушая вечер, который он сможет наконец провести с Кэтрин. Столько нужно ей рассказать, столько услышать от нее в ответ.
Весь следующий день он посвятил пересмотру всего, что случилось с ним за время этого путешествия, вновь переживая полеты, оживляя в памяти внутренние диалоги и идеи, пытаясь передать все это на бумаге, по возможности ничего не упустив, слово в слово. Получилось около семидесяти страниц, рукописных.
Ученики ждали, терпеливые, как кондоры.
– Что ты предпримешь, – спросил он во время следующего тренировочного полета на маленькой Сессне с Паоло Кастелли, – если заклинит руль направления?
– Буду держать курс элеронами.
– Покажи.
Затем:
– Хорошо, а если элероны застопорит?
– То есть теперь заклинило и руль, и элероны, сэр, или только элероны?
– И то и то, одновременно. Я вывожу из строя руль, а теперь и элероны, ты не можешь ими пользоваться.
Долгое молчание.
– Такого не может случиться.
– А со мной вот случилось. Ящик с инструментами оказался задвинут под педали, а рукав детской курточки, которая прицепилась на земле, втянуло в проводку управления элеронами. Вот так я и узнал то, чему сейчас собираюсь тебя научить.
– Не знаю.
– Дверцы, Паоло. Открой дверцы и смотри, что получится.
Ученик открыл дверцу, сражаясь с сильным потоком ветра снаружи.
– Боже правый! Самолет разворачивается!
– Вот именно. Дай-ка мне этой дверцей левый поворот на девяносто, а потом другой направо. Только дверцей.
Ближе к концу урока еще вопрос:
– А что будешь делать, если заклинит руль направления, и руль высоты, и элероны, и триммер, все приборы выйдут из строя и вся радиосвязь, а сектор газа заклинит в положении максимум?