Она шагнула вперед и подняла руку, чтобы вставить ключ-карту в замок. Митчелл стоял, прислонившись к дверному косяку. Между их лицами были считаные дюймы, и она снова почувствовала запах лосьона. И ей невольно представилось, как он стоит перед зеркалом голый по пояс с распылителем аэрозоля в руке, глядя на свое запотевшее отражение. В этой картине было что-то такое…

Его лицо чуть приблизилось.

— Что вы делаете в этом отеле, миссис Саймонс, совсем одна? — спросил он мягким, негромким голосом.

Тереза ощущала ритмичные удары его слов даже не ушами, а где-то в районе шеи, как вкрадчивое, почти музыкальное тактильное вторжение. По ее спине пробежали мурашки, лицо жарко вспыхнуло. Она повернулась и увидела Митчелла совсем рядом. Дюймах в десяти, и он смотрел ей прямо в глаза. Он был так молод; минули годы с того времени, когда…

Она снова сосредоточилась на замке, не желая показаться ему дурехой, не могущей совладать с современной электроникой. Она знала, что карту нужно вставить точно под прямым углом, иначе дверь не откроется и придется начинать все заново. Митчелл заговорил опять, едва выдыхая слова.

— Так в чем же дело, леди? — спросил он. — Вам хочется… этого?

Тереза бросила возиться с ключом, отшагнула назад и взглянула на Митчелла.

— Что вы сказали? — спросила она, пытаясь скрыть свою растерянность.

— Почему вы здесь совсем одна, агент Саймонс? Если вам хочется, я полностью к вашим услугам.

Тереза ничего не сказала.

Наступило долгое молчание; Митчелл смотрел на нее и смотрел, и она отвела глаза. Но даже и не видя, она ощущала его всего — его поджарое мужское тело, его дорогую, отлично сидящую одежду, его тщательно причесанные волосы, головокружительный запах дорогого лосьона, спокойный голос, серые глаза, гладко выбритый подбородок, точные движения его рук, его молодость, его близость и его упрямое нежелание хоть на шаг отступить. Митчелл поднял правую руку ладонью вперед вровень с ее губами.

— Вы знаете, что я могу ею сделать, — шепнул он почти беззвучно.

— Может, зайдете ко мне на минуту? — спросила Тереза.

И наконец он отступил в сторону, позволив ей заняться замком, и она вставила ключ-карту с первой же попытки, радуясь, что не опозорилась у него на глазах, и что не вышло задержки, не было лишнего времени подумать, что же это она делает.

Дверь открылась в полутьму, свет был только тот, что проникал в комнату от уличных фонарей; она вошла первая, а Митчелл следом. Он захлопнул дверь ударом ноги. Обуреваемая желанием, поворачиваясь к нему, она отбросила в сторону и свою сумочку, и трепаную книгу в бумажной обложке, и ключ-карту в пластиковом чехле и услышала, как они попадали на пол. В спешке и суматохе их лица столкнулись, губы вдавились в губы, зубы скрипнули по зубам. Ее язык алчно просунулся ему в рот и ощутил чистый, прохладный, чуть сладковатый вкус, словно Митчелл только что ел яблоко. Она рывком, не жалея пуговиц, распахнула блузку и притянула его крепкое молодое тело к своим грудям, ее руки метались по его спине, по узкой талии, по маленьким упругим полушариям ягодиц.

Его пальцы остановились на ее затылке, на крошечном клапане, дразня его ритмичными прикосновениями. Его другая рука легла ей на грудь, легко и нежно, как аэрозоль из распылителя.

Через час Митчелл ушел, она осталась в постели среди беспорядочно разбросанных простыней, подушек, покрывал и одежды. Все еще голая, она повернулась на бок, протянула руку и положила ее туда, где минуты назад лежало его тело. Она удовлетворенно вспоминала то, что они только что делали, и что она тогда ощущала, как захватил ее и понес сокрушительный поток облегчения. Спать ей совсем не хотелось, она чувствовала себя бодрой и хорошо отдохнувшей.

Ее окружал неотступный, неистребимый мужской запах, он был на всем — на простынях, на ее коже, на губах, в волосах, под ногтями. Потом ей стало холодно, она натянула халат, подобрала гребенку и села на краю кровати, расчесывая всклокоченные волосы, глядя в стену, ругая себя, думая о Кене Митчелле и вспоминая Энди.

Они, эти двое, занимали в ее мыслях равно важное место; это было нехорошо, но не подлежало сомнению. Впервые со смерти Энди ее чувства к нему изменились из-за встречи с другим человеком.

Возможно, это был знак, что жизнь продолжается.

Но чуть позже, когда Тереза легла и укрылась одеялом, ее охватило запоздалое, а потому еще более мучительное чувство вины за предательство, за измену человеку, которого она любила так сильно и так долго.

— Прости меня, Энди, — пробормотала она. — Но ведь я в этом нуждалась. Да, нуждалась, и ни хрена тут не попишешь.

Они снова втиснули свой громадный фургон рядом с ее машиной, почти не оставив места, чтобы выехать.

Тереза остановилась на пороге гостиницы, пытаясь разобраться в обстановке. Хотя и случалось, что Кен Митчелл и его коллеги садились в фургон и уезжали по каким-то делам, большую часть времени они использовали его прямо здесь, в качестве мобильного офиса. Увидев, что спутниковая тарелка смотрит куда-то в небо, Тереза нырнула назад и закрыла за собой дверь. Многотрудное высвобождение машины из плена неизбежно привлечет их внимание.

Она решила дойти до салона «Экс-экс» пешком; погода была прекрасная, словно нарочно для прогулок, да и на город посмотреть не мешает. Не говоря уж о том, что пару дней назад у нее появилась идея и было самое время эту идею опробовать.