— Эй, заело! — крикнул работающий по соседству Игнат Щелкунов.

— Нечего зубы скалить, — огрызнулся старик. — Жара нестерпимая.

И, вытерев шапкой пот, зашагал дальше. Но комсомолец не угомонился:

— Дед, брось свои мечтания. Жми в четыре руки.

Это было утром, а уже в полдень Крутилин, оглушенный яростным предгрозовым жаром, забежал в общежитие. Только на одну минутку. Но здесь стояла такая тишина и такая прохлада, что он не совладал с желанием отдохнуть, закурить.

Опустившись прямо на порог, он собрал последние силы и закурил.

Он имел на это право: все шло хорошо, к вечеру сев будет полностью закончен. Вот сейчас докурит и снова в бой.

Дребезжит тарантас по дороге. Крутилин даже с места не двинулся. Шаги в сенях. Чей-то пропыленный сапог перемахнул мимо Крутилина через порог. Он поднял голову: Пыжов. Пылающее лицо, мокрые от пота лохматые брови. Он бросил на стол брезентовый портфель, расстегнул ворот гимнастерки, вырвал и отбросил в угол почерневшую, липкую от пота и пыли полоску подворотничка.

— Вот, — проговорил он осуждающе и требовательно, — ищешь его по всей степи, а у него перекур с дремотой. — И без всякого перерыва: — Дай-ка и мне.

Взяв у Крутилина кисет, он начал свертывать папиросу.

— Как у тебя?

— Сверхплановые заканчиваем.

— Это хорошо. А Шонин запурхался.

Крутилин промолчал. Ему с первых дней сева стало ясно, что Шонин не выдержит сроков и на этот раз сорвется. Слишком долго они раскачивались, и все у них не ладилось. И только за последние дни развернулись, но уже было поздно.

— Запурхался, — повторил Пыжов, — а из области звонят… Какие у, тебя на сей счет мысли?

— Мысли у меня такие: у себя кончим — помощь окажем.

Пыжов размеренным, диктующим тоном начал задавать вопросы:

— Тебе что дороже: честь района или своя честь? Хочешь реванш взять за прошлый год? А знаешь, как это называется? Узковедомственный подход. А мы должны все силы бросить на поддержку передового колхоза и равняться по нему.

Чувствуя, что его занесло, Пыжов закашлялся. Крутилин решил не отвечать на вопросы, которыми сыпал Пыжов. Тогда тот понял, что никакие тут разговоры не помогут, прямо сказал:

— Трактор я у тебя забираю.

— Не дам. — Крутилин поднялся. — Здесь я хозяин.

— Как это не дашь? Хозяин! Ты что — единоличник? Кулак? Анархию разводишь?

— Слов ваших я не боюсь. Сказал: не дам, и не дам.

— Я тебя последний раз по-партийному спрашиваю…

— Душу вынимаешь, товарищ Пыжов! Видишь: ребята дерутся, как в бою.

Крутилин шагнул от порога, лицо его, обожженное солнцем и ветром, потемнело. Глядя прямо в это страшное, надвигающееся на него лицо, Пыжов засмеялся:

— В бою я бы тебе сейчас пулю в лоб.

— Не был ты еще в боях. Не дорос.

— Там бы я с тобой… Ну, не был. — От лица Крутилина шел недобрый жар, и Пыжов отступил в угол. — Какой позор будет, если мы Шонина не поддержим! Всем позор, и тебе в том числе. Полетят наши головы, да ведь и тебе своей не сносить. Твою первую снимем. Шонина вся страна знает. Может быть, и сам!

— Если бы он знал, как вы тут…

Не договорил. Тракторное ровное гудение вдруг заглохло. Крутилин выбежал на крыльцо. Тут в тени мирно подрёмывали два коня: один — под седлом, другой — запряженный в плетеный тарантасик. Услыхав шаги, оседланный конь встрепенулся и вскинул голову. Крутилин прямо с крыльца махнул в седло и погнал по пашне.

Трактор уже выволакивал сеялку на дорогу.

— Стой! — кричал Крутилин страшным до хрипоты голосом. — Стой, говорю! Вертай назад!

Тракторист Костюшка Суслов остановил машину, спрыгнул в пыль и хватил своей промасленной кепкой о землю.

— Все командиры — ни одного хозяина. Кого слушать?

— Кто велел?

— Бригадир. А ему Пыжов. Мне, думаете, очень интересно по полям скакать? Не кузнечик все-таки. — Поднял кепку, отряхивая о колено, злобно рассмеялся: — Все командиры… Вон еще наскакивают, со всех сторон.

От стана по посеянному, отчаянно подпрыгивая и раскачиваясь, приближался тарантас. Раскручивая над головой кнут, Пыжов взбадривал своего смирного конька, но тот не реагировал: по рыхлому полю не очень-то разбежишься, а Пыжов этого не мог взять в толк, объективных причин он не признавал.

С другой стороны спешил Боев, издали заметив трактор, нелепо торчащий на дороге. От Крутилина он узнал, в чем дело, и поскакал навстречу Пыжову. Он спешил, подгоняемый той внезапной, веселой решимостью, какая всегда появлялась у него в минуту наивысшего напряжения или опасности. В такие минуты он как-то сразу находил, что надо говорить и делать, хотя только что он ничего этого не знал, Чаще всего своего добивался, но даже и поражение считал победой — по крайней мере, все становилось ясным и для него самого, и для противника. А главное, чего он достигал, что все они — и противники, и друзья — учитывали на будущее эту черту его, в общем-то, спокойного характера.