Шрифт:
– Может, споёте как-нибудь вместе?
Это была возможность, которую нельзя упустить. Но это также был момент, когда всё может выйти наружу. Она обратилась к Шаю, молясь о том, чтобы голос её не выдал:
– Что... что петь?
Вот, она говорила с ним на глазах у всех.
Он сел. Поднял над гитарой усталую голову:
– Что захочешь. Я поддержу.
Всё, что я запою, ты поддержишь? Всё, что я сделаю, ты поддержишь? У тебя хватит сил?
– "Imagine [44] " Джона Ленона знаешь? – сказала она и увидела в его глазах улыбку. Лёгкая зыбь в забытых серых озёрах.
44
Представьте себе. (англ.)
Он провёл по струнам, настроил их. Склонил голову с лёгкой мечтательной улыбкой, блуждающей в углу его рта. Как будто он слышит звуки так, как никто кроме него не слышит.
Она на минутку забылась. Он бросил на неё короткий взгляд и начал играть. Тамар откашлялась. Извините. Она ещё не готова. Её захлестнуло чувство, что она здесь с ним, вместе, и она просто стояла и смотрела на него: он, со всем, что она о нём знала. Мальчик, который родился без кожи, с его обаянием, блеском и потрясающим чувством юмора, с его ощущением удушья в любом месте, в любых возможных рамках, иногда он сам был такой рамкой, из которой необходимо вырваться, неистово и безжалостно; с его плавящей мягкостью к ней и внезапной жестокой агрессивностью ко всем, и к ней тоже. И невыносимая заносчивость, которую он нарастил на себе за последние годы, как чешую защитного панциря; и его непрерывная натянутость, и постоянная дрожь душевных струн, которую она иногда ощущала, как исходящий от него зуммер.
Он поднял на неё удивлённые глаза. Где ты. Что с тобой происходит. Она всё ещё мечтала: мечтала под подозрительным взглядом Песаха. Шай на мгновение освободился от своей слабости и пришёл на помощь к ней, его младшей сестрёнке. Позвал её на секретной частоте, его глаза просигналили ласковое прозвище, которое принадлежало только ей и ему, и её сердце прыгнуло к нему сквозь комбинезон.
Он опять сыграл вступление, открыл ей дверь, позвал за собой. Она начала тихо, почти без голоса, тонкую ниточку звука, вплетая себя в его мелодию. Как будто её голос всего лишь ещё одна струна в его гитаре, в его пальцах. Ей нужно было остерегаться, чтобы не заметили, как изменяется её лицо. Но она не хотела остерегаться, а, в сущности, и не могла. Он играл, а она ему пела, и внутри у неё одна за другой таяли ледяные глыбы, раскалываясь и падая в замёрзшее море между ними, всё, что случилось с ней и с ним, мир, который обрушился на них обоих. То, что ещё может с ними случиться, если только они отважатся, если поверят, что это возможно.
Когда растаяли звуки, все молчали, затаив дыхание, а потом взорвались бурными аплодисментами. Она на секунду зажмурилась. Шай поднял голову и недоумённо посмотрел вокруг, будто забыв, что там есть ещё кто-то кроме них. Коротко и застенчиво улыбнулся. На его щеке появилась ямочка. Он и Тамар старались не смотреть друг на друга.
Песах, слегка сбитый с толку, подозревающий что-то, что ему не понятно, и, тем не менее, очарованный увиденным, засмеялся:
– А теперь правду: сколько лет вы это репетировали?
И все засмеялись.
Шели сказала:
– Вы вместе – совсем другая лига. Настоящий класс. Вам бы надо в концертах выступать.
И в наступившей неловкой тишине Песах сказал слишком громким голосом, будто рассеивая своё чувство вины за то, что он посылает этих ребят выступать на улицах:
– Ну, давайте, ещё одну!
Тамар подумала: "Только не "Свирель"".
Шай, не глядя на неё, подтянул струну и тряхнул головой этим своим движением, убирающим волну волос с правого глаза, волосы уже были не те, и только движение осталось, полное очарования и прелести, и спросил в пространство:
– Ты знаешь "Свирель"?
Да.
Он склонил голову над гитарой и заиграл. У него такие длинные пальцы. Ей всегда верилось, что у него в каждом пальце есть дополнительная фаланга. Она глубоко вздохнула. Как можно спеть это, не заплакав.
Свирель, Так проста и нежна, Её голос, как сердца призыв. Свирель. Будто детская песня, Как плеск ручейка, Над цветущей плантацией ветра порыв, Свирель.Парни и девушки сидели притихшие и серьёзные, каждый погружён в себя и свои мысли. Когда она кончила петь, одна девушка прошептала:
– Это самое лучшее исполнение, которое я в своей жизни слышала.
Шели встала и обняла Тамар, и Тамар прижалась к ней на мгновение. Уже почти месяц никто к ней так не прикасался, с тех пор, как Лея обняла её в переулке. Она прильнула к Шели всей душой, обняла так, как нельзя было ей обнять брата, близкого и недостижимого.
Шели вытерла глаза и сказала:
– Вау, мне стыдно, у меня настоящие слёзы!
А девушка в красной шляпке, с юношескими прыщиками, молчаливая виолончелистка, сказала:
– Вы должны выступить с этим вместе. Даже на улице, Песах.
Тамар и Шай не смотрели друг на друга.
Песах сказал:
– Может, это и неплохая идея. Как по-твоему, Адина? – обратился он к жене, и старожилы уже знали, что когда он её спрашивает, она всегда неопределённо пожимает плечами и испуганно улыбается, и что Песах, в сущности, уже принял решение.