Фарезм резко повернулся к нему с напряженным выражением на лице.

— Ты говоришь, большое прозрачное насекомое?

— Насекомое, грибок, моллюск — кто знает? Оно не похоже ни на одно существо, которое я видел до сих пор, а его вкус даже после тщательного прожаривания на жаровне был совершенно неразборчивым.

Фарезм взмыл на семь футов в воздух, чтобы обратить всю силу взгляда вниз, на Кугеля.

— Опиши это существо во всех деталях! — хрипло потребовал он.

Недоумевая по поводу строгости Фарезма, Кугель повиновался.

— По цвету это было чтото студенистопрозрачное, переливающееся бесчисленными золотистыми крапинками. Они мерцали и пульсировали, если существо было потревожено. Щупальца, казалось, становились все более тонкими и исчезали, а не просто оканчивались. Существо выказывало определенную мрачную решимость, и переваривание его оказалось затруднительным.

Фарезм схватился за голову, впиваясь пальцами в желтый пушок своих волос, закатил глаза вверх и испустил трагический вопль.

— Ах! Пятьсот лет трудился я, чтобы заманить бесценное существо, отчаиваясь, сомневаясь, размышляя по ночам, однако не оставляя надежды, что мои расчеты точны, а великий талисман действен. И теперь, когда оно наконец появилось, ты нападаешь на него, чтобы удовлетворить свою отвратительную прожорливость!

Кугель, слегка обескураженный гневом Фарезма, стал уверять, что у него не имелось дурных намерений. Но Фарезма невозможно было успокоить. Он указал на то, что Кугель нарушил границы чужих владений и, следовательно, лишился права заявлять о своей невиновности.

— Самое твое существование — это зло, которое усугубляется тем, что ты довел сей неприятный факт до моего сведения. Благодушие побудило меня к снисходительности, что, как я вижу теперь, стало серьезной ошибкой.

— В таком случае, — с достоинством заявил Кугель, — я немедленно избавлю тебя от своего присутствия. Желаю тебе удачи на остаток дня, а теперь — прощай.

— Не так быстро, — бросил холодно Фарезм. — Совершенное зло требует противодействия, способного восстановить в силе закон равновесия. Если бы я разорвал тебя на мельчайшие частицы, то возмещение составило бы одну десятимиллионную долю от преступления. Поэтому требуется более суровое возмездие.

— Я понимаю, что был совершен проступок и последствия его значительны, но вспомни, что мое участие по сути своей случайно! Я категорически провозглашаю, вопервых, свою полнейшую невиновность, вовторых, отсутствие преступных намерений и, втретьих, приношу самые искренние извинения. А теперь, поскольку мне необходимо пройти еще много лиг, я… — в отчаянии залепетал Кугель.

Фарезм остановил его повелительным жестом. Кугель умолк.

— Ты не можешь осознать бедствие, которое навлек на меня. Как я уже мимоходом упоминал, появление этого существа было кульминацией моих титанических усилий. Я определил его природу, проштудировав сорок две тысячи книг, каждая из которых написана шифром: задача, потребовавшая для исполнения сотню лет. В течение еще ста лет я разрабатывал узор, способный притянуть это существо к себе, и подготавливал точные инструкции. Потом я собрал камнерезов и в течение трех сотен лет придавал узору осязаемую форму. Поскольку подобное определяет категорию подобного, варианты и взаимозависимости создают условия для суперпревращения всех областей, качеств и интервалов в кристаллотороидальный вихрь и потенциируют проубиквитарное выпадение. Сегодня произошло сцепление событий, «существо», как ты его называешь, сомкнулось само в себе, а ты, по своей глупости и злобе, сожрал его.

Кугель с оттенком высокомерия в голосе указал на то, что «глупость и злоба», о которых упоминал волшебник, не что иное, как обыкновенный голод.

— И чем тебе так дорого это существо? В любой рыбацкой сети можно найти кучу других, столь же уродливых.

Фарезм выпрямился в полный рост и свирепо глянул сверху вниз на Кугеля.

— Это «существо», — сказал он скрежещущим голосом, — всеобщая сущность. Центральный шар — это все пространство, увиденное с изнанки. Трубки — вихревые переходы в различные эпохи, и просто невозможно предположить, какие ужасные процессы ты вызвал своими толчками и тыканьем, поджариванием и жеванием!

— А как насчет последствий переваривания? — осторожно спросил Кугель. — Останутся ли различные компоненты пространства, времени и существования теми же самыми, пройдя по всей длине моего пищеварительного тракта?

— Пф! Подобное представление бессодержательно. Достаточно сказать, что ты нанес ущерб и вызвал серьезное напряжение онтологической ткани. Отсюда неумолимо следует, что ты обязан восстановить равновесие.

Кугель протянул к нему руки.

— А вдруг произошла ошибка? Что, если это «существо» было всего лишь псевдосущностью? И неужели нельзя предположить, что его удастся приманить сюда еще раз?

— Первые две теории абсолютно несостоятельны. Что же касается последней, должен сознаться, что некоторые отчаянные средства приходят мне в голову.

Фарезм сделал знак, и ноги Кугеля приросли к земле.

— Я должен пойти к себе в гадальню и осознать значимость этих горестных событий во всей полноте. Вернусь, когда придет время.

— К этому времени я ослабею от голода, — беспокойно сказал Кугель. — И ведь действительно, корка хлеба и кусочек сыра могли бы предотвратить все эти события, за которые ты меня теперь упрекаешь.