Шрифт:
А на следующий день еще одна приятная новость – пришла в порт полярка «Генрих-Корон» с командой из самых неукротимых греческих корсаров.
– Адмирал! – сказали они Спиридову, плотной стеной его окруживши. – Мы приплыли сюда, чтобы победить или умереть под твоим флагом!
Пользуясь небольшой передышкой, команды приводили в порядок свои суда. С раннего утра до позднего вечера стучали топоры и визжали пилы.
Началась жесточайшая война с крысами, которых расплодилось за месяцы плавания невидимое множество.
«На корме ниже задних портов прогрызли более десяти дыр, где кучами собирались греться и пить, воду из дыр доставали, отчего в корабле течь большая и гады все жрали, были мыши, что лазили на марс, бушприт, и жрали паруса, в крюйт-каморе патроны и картузы объедали, выпустили из бочек воду, о провизии уже не говорю!» – писал позднее один из участников экспедиции.
Иногда, озорничая, ловили матросы акул, которых за свирепость нрава и ненасытность окрестили прожорами. Удивлялись без конца, до чего живучи окаянные! Иную уже и выпотрошат, а кинут за борт, так она щелкнет зубами, вильнет хвостом и в пучину уплывет.
На «Евстафии» иеромонах корабельный, проходя как-то мимо, долго зрил одну из таких прожор, а затем, подняв кверху палец указующий, изрек громогласно:
– Тварь сия от нечистого, ибо дух и суть ее зело нечисты. Не мог Господь создать этакую отвратину! Мясо акулье в пищу не потребляли, брезговали.
Чтобы роздых командам дать и здоровье немного поправить, свозили служителей в несколько очередей на берег. Греки выходили встречать шлюпки толпами, забирали матросов к себе домой и угощали во славу.
Сын Спиридова Алексей на кораблях и не показывался. Юноше казалось, что он в сказке. С детства бредящий Индией и Грецией, он наконец-то попал в одну из этих благословенных стран. С утра до вечера лазил младший Спиридов по останкам древнеэллинских строений, срисовывал их старательно. Закуток юного археолога на «Евстафии» был доверху завален осколками амфор и кусками мраморных ваяний. Алексей был счастлив, сбывались его мечты.
В первый же день съехали на берег и Ильин с Дементарием Константиновым. Дементарий был взволнован: сколько лет да дорог позади – и вот наконец отчий дом!
Уверенно вел он русского сотоварища по узким улицам Виттуло и вдруг остановился оторопело…
На месте родительского дома были одни развалины, сад порос сорной травой… Опустив голову, прошептал Дементарий горько:
– Сам ты избегнешь смерти, но бедственно в дом возвратишься…
Подошедшие соседи, признав в седом незнакомце старшего сына скорняка Константинова, поведали печальную историю его семьи.
Вскоре после бегства Дементария с турецкого судна в Очакове отец его был брошен в долговую тюрьму, где и скончался от побоев.
Мать умерла от горя, а младший брат Варваций, снарядив рыбачью шебеку, подался куда-то в корсары.
Плакал Дементарий, рассказ этот слыша. На «Гром» он больше не вернулся.
– Мне теперь одна дорога – в повстанцы! – прощаясь, сказал он Ильину. – Пока жив, буду мстить за отца с матерью. Тебя об одном прошу: ежели брата моего где повстречаешь, то передай ему низкий поклон от меня. А это тебе обо мне на память кинжал, что от прадеда в нашем роду хранится. – Дементарий вытащил из-за пояса и протянул Дмитрию красивый кинжал в расписных ножнах.
Обнялись друзья, поцеловались троекратно и распростились навсегда.
Уже на корабле разглядел Ильин кинжал внимательнее: на тускло мерцающем лезвии был выбит восьмиконечный православный крест и одно лишь слово – Свобода!
Волонтер Федор Козловский уговорил было Петра Долгорукого взять с собой и его. Но Спиридов запретил, отчитав при этом:
– На службу не напрашиваются, но и не отказываются. Не лезь куда не след, нужно будет – пошлют!
И отправил Козловского заготовлять лес для починки кораблей. – Покажи-ка себя там, князюшка!
Козловский, впрочем, нисколько не обиделся. Скинул он шитый золотом Преображенский мундир, засучил рукава и ну топором махать, только щепки полетели! Так до самого ухода эскадры под Корон на заготовках и проторчал!
Российские матросы, на берег спускаемые, вели себя там с достоинством. Прогуливались чинно по улицам, раскланивались с жителями, деликатно угощались виноградом, апельсинами и прочими померанцами. Особенно нравились апельсины – вкус слаще сахара и от жажды помогают. Греки, смеясь, советовали их от скорбута: дескать, зубы укрепляют, особенно же хвалили кожуру. Вняв их советам, пожилые матросы терпеливо ее жевали, выкидывая прочь сочную сердцевину. Предлагали греки и морские ракушки. Показывая пример, ловко вскрывали створки и быстро уничтожали содержимое.