Команды налегли на шесты, подтягивая их еще немного поближе к суше, а потом стали выскакивать вон, таща и устанавливая сходни и бревенчатые мостки для повозок. Погонщики, уговаривая и понуждая, заставили мулов преодолеть несколько шагов по топкой прибрежной грязи, а потом взойти на плоты.

Конан, то и дело, оскальзываясь, налегал на задок своего фургона и ожидал, что тяжелое колесо или копыто мула вот сейчас пропорет хлипкое с виду тростниковое днище и потопит паром.

Однако странные посудины, видно, обладали завидной плавучестью: они довольно легко выдержали груз.

Циркачи входили в теплую мелкую воду и забирались в лодки, представлявшие собой толстые связки папируса. Загнутые концы снопов образовывали нос и корму, изящно приподнятые над водой. Внутри лодок приходилось устраиваться на коленях, между рядами гребцов, восседавших на охапках связанного тростника, из которых состояли борта.

Торговля насчет платы за перевоз началась только после того, как были погружены все повозки и устроены пассажиры. Капитан тростниковой флотилии, полнотелый мужик в мокрой грязной одежде и засаленном тюрбане, вовсю спорил с Ладдхью при деятельном участии Заггара. Кончилось тем, что Ладдхью отдал перевозчику кошелек с деньгами, — но не прямо из рук в руки, а через Заггара. Тот препроводил деньги по назначению, изъяв из кошелька нечто вроде пошлины.

Потом за дело взялись гребцы с веслами и шестами, и над рекой снова понеслась заунывная рабочая песня. Неторопливые паромы тяжеловесно съезжали на чистую воду, отклеиваясь от прибрежной грязи, задевая днищами топляки и плотные скопища подводных растений и постепенно набирая разгон. Ленивое дуновение ветерка несло мимо них клубы речных испарений. Воздух, напоенный густыми сладковатыми запахами, казался таким же плотным, как и темная вода, плескавшаяся под бортами. Ни дать ни взять даже свирепое южное солнце утрачивало силу во владениях его величества Стикса!

Паромы очень долго петляли в необозримой путанице проток и маленьких островков. Переправиться на тот берег по прямой было невозможно из-за течений и водоворотов, все время возникавших и пропадавших в разных местах: великий Стикс обладал весьма переменчивым нравом. Тем не менее, вода за бортом постепенно становилась все чернее и глубже. Потом гребцы убрали шесты, вытащили весла и продели их в веревочные петли, ввязанные в плотный папирус. Если долго смотреть на берег, можно было заметить, как течение постепенно сносило тростниковые суда.

Конану, однако, все не верилось, что флотилия хоть как-то продвигалась вперед. Киммериец смотрел вниз, в воду, и вскоре обнаружил, что воды Стикса были населены всевозможными тварями. На мелководьях возились здоровенные тупорылые черепахи в неровных шишковатых панцирях, проплывали крупные усатые рыбы… и повсюду виднелись гребнистые спины крокодилов. Гигантские хищные ящеры нежились на песке, сползали в воду с илистых берегов, таились среди камышей. А однажды перед самым носом переднего судна из воды высунулась бесформенная голова и разинула чудовищную розовую пасть. В пасти виднелись короткие, но очень острые зубы. Потом раздался низкий, раскатистый рев. Конан узнал «водяную лошадь», или, иначе, гиппопотама, — этот зверь встречался ему и раньше.

Гигантское животное считалось достаточно безобидным, но рев его все же изрядно перепугал мулов, и они начали так биться на привязи, что нескольких гребцов пришлось потом вылавливать из воды.

Спустя время главная стремнина реки благополучно осталась за кормой. Впереди снова замаячили тростниковые заросли, и паромы опять начали пробираться узкими протоками из одной заводи в другую. Если Конан что-нибудь понимал, на этом берегу полоса заболоченных мелководий была гораздо шире и простиралась не только до подножий холмов, но между ними и далее на раввину, соприкасаясь непосредственно с пустыней.

Гребцы орудовали шестами на протяжении лиги, а может, и более, пока, наконец, не начались возделанные земли, на которых трудились нагие смуглые работники. Но путешествие по воде еще не было кончено: как оказалось, многие поля располагались на невысоких плоских островах.

Вереница лодок долго двигалась по каналам, прежде чем достигла причала. Зато причал был вымощен камнем, а прибрежную грязь в этом месте позаботились присыпать щебенкой.

Здесь было полным-полно тростниковых суденышек, жилых времянок, построенных из того же самого материала, и выезд на новый большак. У берега толпились люди, по какой-то причине не занятые на полях. Тощие, жилистые, они шумно бросились к повозкам и принялись помогать выкатывать их на берег, надеясь таким образом заработать толику денег. Мулов одного за другим выводили на берег и запрягали.

Глава перевозчиков неожиданно поднял шум, требуя доплаты за слишком большой груз, Заггар с видимой неохотой ему заплатил. Люди Ладдхью успели перекусить во время переправы, запив еду водой прямо из Стикса, так что в дальнейший путь тронулись без промедлений. По эту сторону реки дорога была шире, а насыпь — повыше приподнята над каналами и полями. Светлый камень мостовой, казалось, отражал лучи полуденного солнца. Чем дальше, тем оживленнее становился большак. То слева, то справа выезжали повозки, запряженные осликами и быками и нагруженные дарами реки. Шли со своими корзинами и мешками мелкие торговцы. Группами двигались сельские батраки, их предводителей можно было узнать по жезлам, увенчанным головками змей. Встречные вовсю глазели на цирковой поезд с его ярко разрисованными фургонами и дикими зверями, трусившими на цепи у колес. Чувствовалось: если бы не благочестие и масса неотложных дел, любознательные стигийцы обязательно сбежались бы толпой и последовали за необыкновенной процессией.