Кровь бросилась варвару в голову — никогда еще женщина не осмеливалась разговаривать с ним подобным образом, но он вспомнил, как нежно и заботливо она и ее служанки ухаживали за ним, когда он был совсем плох, и устыдился своего гнева.

— Ну что ж, пару дней, пожалуй, еще можно, раз ты так считаешь.

Взгляд, полный благодарности и невысказанной мольбы, который он получил в ответ, заставил его задуматься, но мысли о мщении вновь заполонили душу и мозг варвара, отодвинув на задний план все остальное. Он послушно выпил чашу зелья, которое по знаку Денияры поднесла ему одна из служанок, и через некоторое время его сморил крепкий и здоровый сон.

На следующее утро Конана разбудил звонкий женский смех, доносившийся из сада. Варвар встал с постели и подошел к окну. Окно в его комнате располагалось достаточно высоко, под самым потолком, и обычный человек должен был подставить что-нибудь, чтобы посмотреть наружу. Конан же при его росте просто заглянул в него и увидел, что в бассейне резвятся служанки. Их тела в сверкающих брызгах воды переливались на солнце, как драгоценные камни. Киммериец засмотрелся на это прекрасное зрелище и даже не слышал, как кто-то вошел в комнату. Очнулся он от звуков ласкового голоса Денияры:

— Вот теперь я могу сказать, что ты совершенно здоров!

Варвар, вздрогнув от неожиданности, обернулся. Хозяйка, видимо, тоже только что выкупалась — вокруг ее тела была небрежно обернута белая ворсистая ткань, волосы распущены, влажная кожа источала необыкновенно свежий аромат.

— Я не ошибаюсь, сегодня ты чувствуешь себя по-другому? — спросила Денияра, подходя к нему совсем близко. Гибкие руки обвили его шею, ткань, покрывавшая ее тело, соскользнула к ногам. Конан сжал ее в объятиях с такой силой, что женщина застонала.

— Не раздави меня, дикарь! — воскликнула она, закрывая его рот мягкими, как лепестки розы, губами. Конан не противился, да и не смог бы, даже если бы собрал всю свою волю в кулак.

Последующие две седмицы прошли как в сладком сне. Конан, подобно могущественному владыке, купался в неге и обожании, утопал в сладостном и упоительном восторге любви, который самозабвенно дарила ему судьба. О Великий Податель Жизни, если ты хочешь вознаградить раба своего, то щедрость твоя не знает предела! Конан с юношеским пылом предался страсти, ради которой стоило перенести те удары жизни, что выпали на его долю.

О Денияра! Ее красота и облик богини, ее змеиная гибкость, пышные бедра, ее искушающая улыбка, изящные ноги — все, что он видел, возбуждало его плоть. В глазах ее, укрытых длинными пушистыми ресницами, было что-то таинственное, призрачное, далекое, напоминавшее о древних и благородных народах, которые в далекие времена основали великие империи под светлым Оком Митры.

В божественном, райском саду, раскинувшемся вокруг дома, Конан вкусил величайшие, еще неведомые ему радости любви, какие только фантазия могла выткать своей золотой нитью.

Как-то раз прелестная возлюбленная, перебирая задумчиво пряди его густых темных волос, спросила:

— Не приелась ли тебе, мой воин, спокойная жизнь, не устал ли ты от нашей любви?

— Что тебе сказать? — ответил Конан, который не привык хитрить с женщинами. — Рука тоскует по рукоятке меча, но мне не хочется расставаться с тобой.

— Как ты считаешь, восстановились ли силы твоих мускулов настолько, что ты можешь участвовать в сражениях?

— А ты разве не чувствуешь это, когда бываешь со мной? — немного обиделся киммериец.

— О, это другое, — серебристым колокольчиком залилась Денияра, — вот давай испытаем тебя способом, которым у нас определяют силу воина.

— Согласен, — кивнул варвар.

— Посмотри. — Женщина указала на толстую медную цепь, свисавшую с векового ствола чинары. — Встань спиной к дереву, теперь давай сюда руки, — приказывала она.

Кольца замкнулись, варвар напряг все силы, пытаясь разорвать их. После неудачи он пытался сделать это еще и еще раз — ему так не хотелось уронить себя в глазах возлюбленной!

— Не получается! — наконец с горечью вынужден был признать Конан.

— Какой же ты еще мальчишка! — засмеялась Денияра. — Такую цепь не то что человеку — слону разорвать не под силу. Теперь же в наказание за хвастовство стой вот так, привязанный.

Вокруг ярко сверкавшей серебряной струи фонтана легким туманом светились мельчайшие капельки живительной влаги. На прогретой солнцем площадке, под синим небом, глядя на раскинувшуюся шатром чинару, слушая полную свежести музыку журчащей воды, киммериец даже со скованными руками ощущал удивительное отдохновение — как путник, достигший оазиса после длительного и трудного пути по пустыне.