Домофон

В пьесах, специально написанных для радио, Бёлль, пожалуй, не вносит ничего нового в проблематику своего искусства, но существенно обогащает его формальные возможности, добиваясь редкой естественности воссоздания жизни в узких рамках драматургического диалога, где не остается места для лирических отступлений, описания, вообще для авторской речи, где «работает» только голос персонажей и воображение читателя.

Франц Ребах, под пятьдесят.

Марианна Ребах — его жена, сорок с небольшим.

Франц Ребах — его сын, почти шестнадцать.

Роберт Кёлер, под пятьдесят.

Примечание автора: диалог должен быть «тонирован» (кроме сцен, в которых Ребах беседует с сыном и женой) всеми техническими средствами; помехи, которые возникают при разговоре через домофон, должны своеобразно мелодически окрасить диалог, сделать его словно потусторонним по сравнению с обыденным звучанием семейных сцен.

Слышен звонок. Один, другой. Не слишком громко.

Ребах. Ты же сказал, что меня нет дома.

Франц. Да, я ему сказал.

Пауза.

Ребах (вздыхая). Кажется, он, слава богу, ушел... Смотри, Франц, я принес тебе на редкость красивую марку — испанская... Филипп Второй [1] . Погляди, как хорош золотой фон, а на нем — он, этот черный, торжественный король. Ты ведь знаешь, кем был Филипп Второй и какую он сыграл роль?

Франц. Да, папа... Прекрасная марка.

Ребах. А вот еще одна красивая марка — шведская, с драгоценным камнем... Ты знаешь этот камень?

Франц. Это топаз, папа... Красиво...

Ребах. Какое строение у камня!.. Великолепно. Это целая серия... Посмотрю, нет ли...

Снова звонят, один раз, очень робко.

Вот настойчивый тип! Бывают же такие люди. Знать не желают, что человеку тоже нужен покой. (Сердито.) Ничего не понимают.

Еще раз звонят.

Франц. Пойти открыть?

Ребах. Да, пойди и скажи, что меня нет дома... Но будь немного решительнее.

Франц (уходит, оставляя открытой дверь; слышно, как в некотором отдалении, в передней, он говорит в микрофон). Я же вам сказал, что отца нет дома.

Неразборчивое бормотание из динамика.

(Неуверенно.) Нет, его видеть нельзя.

Бормотание из динамика.

Хорошо... Я сейчас узнаю. (Возвращается, говорит, стоя у двери.) Я ему сказал...

Ребах (шепотом). Ты выключил эту штуку?

Франц. Да... Но он говорит...

Ребах (сердито). Ты просто был недостаточно решителен. Сперва говоришь, что меня нет дома, а потом — что меня нельзя видеть. По твоему голосу можно понять, что ты лжешь. Возьми себя в руки, говори уверенно.

Франц. Он сказал, что, если я назову тебе его имя, ты окажешься дома.

Ребах. Его имя?

Франц. Он говорит, что его зовут — Роберт.

Ребах (растерянно). Роберт?.. Роберт?.. А фамилия?

Франц. Он не назвал. Говорит, что будет достаточно, если я скажу, что с тобой хочет говорить Роберт.

Ребах (тихо). Роберт?.. Не может ведь это быть Роберт Кёлер... Роберт Кёлер!.. (Встает, стремительно идет в переднюю, со страхом в голосе говорит в микрофон.)

Ребах. Кто вы?

Кёлер (смеется). Я — Роберт.

Ребах. Роберт Кёлер?

Кёлер (смеется). Не знаю, сколько Робертов ты знаешь, чей голос...

Ребах (взволнованно). Роберт, ты должен сейчас же подняться сюда. Ты должен... Нет, лучше я спущусь вниз. Где ты все время пропадал, Роберт?.. Сейчас я иду...

Кёлер (холодно). Если ты спустишься — я уйду. Оставайся там, наверху.

Ребах. Хорошо, но тогда поднимись ты.

Кёлер (мягче). Нет, я не поднимусь. Я не хочу тебя видеть. Мне надо только с тобой поговорить.

Ребах. Почему ты не хочешь меня видеть?

Кёлер (смеется). Мне не хочется видеть лицо, на которое я в последний раз смотрел семнадцать лет назад...

Ребах. Но... Роберт...

Кёлер. Оставь, не хочу. Мне и слушать тебя тошно, а еще и видеть... (Смеется.)