Шрифт:
И от следующей мысли дед Аникеев аж остановился. Вдруг зябко стало, руки ослабли…
А вот возьмут, трахнут атомной бомбой, и все пропадет разом. Ни людей не останется, ни бобров с овцебыками. И журавли сгорят на лету, и болото высохнет. Даже Хозяин, если он все-таки есть, погибнет, и кукушкины слезки. Конечно, раз такая опасность, до птицы ли людям? Обороняться надо, свои бомбы делать — вот куда денежки-то идут. Потому Ивану журавли и не нужны. Он все строится, деньги зарабатывает, чтобы пожить всласть, пока тихо на земле.
Но ведь если так думать, то сразу ложись в гроб и помирай. Никита Иваныч вскочил на велосипед и крутанул педали. Каких только войн на земле не было, и горячие, и холодные. Если бы рассупонились хоть раз — давно бы и без атома пропали. Птице-то наплевать, что люди между собой творят. Люди между собой грызутся, бьют друг друга, а птица живет. Дожился человек на земле, опустился — хуже некуда. Скоро у птиц станем учиться, как жить.
Растревоженный такими мыслями, Никита Иваныч заехал в поселок и прямым ходом направился к почте. Там он купил конверт, запечатал жалобу и отправил заказным письмом.
— Слышь, девонька, — окликнул он приемщицу писем, собираясь уходить, — скажи-ка, война будет или нет? Чего там слышно?
— Не будет, дедушка! — отозвалась та и засмеялась. — Вы живите спокойно.
— Вот спасибо, — довольно сказал Завхоз, первый раз в этот день услышав доброе слово. — Дай Бог тебе жениха хорошего!
Девушка покраснела, не переставая смеяться, а Никита Иваныч вдруг заторопился. Он вспомнил, что обещал сводить Ирину на болото и показать журавлиное гнездо. Выезжая из поселка, он угодил в облако пыли, недвижимо висящее над дорогой. Кто-то успел проехать впереди на тракторах и теперь Завхозу предстояло глотать ее весь обратный путь или обгонять чертову технику. Он приналег на педали и скоро увидел штук шесть бульдозеров, стоящих у развилки дорог. Отплевав хрустящий на зубах песок, Никита Иваныч остановился: путь заслонял человек в болотных сапогах, с полевой сумкой на боку и развернутой картой.
— Мы тут заблудились, — сказал человек. — Стоим, как витязь на распутье. Это куда дорога?
— А вам куда ехать-то?
— На Алейку.
— Ну, давай по моему следу, — сказал Завхоз и, объехав трактора, вздохнул наконец свободно. Мелькнула мысль спросить, зачем это гонят бульдозеры в Алейку, но, обернувшись, Никита Иваныч увидел, что тракторная колонна вздрогнула и поползла за ним. Он прибавил скорости, и техника через несколько поворотов отстала. Велосипед катился легко, мелькали придорожные сосенки, цветы в траве, разноголосо и звонко пели птицы. Даже педали поскрипывали как-то музыкально. Только пустая хозяйственная сумка так и болталась на багажнике, напомнив о забытом хлебе только у ворот дома…
5.
Никита Иваныч привел Ирину на болото, когда солнце легло на его дальний горизонт и уже не палило, прикрывшись розовой дымкой. Чахлые, кривые сосенки по краю и буйная осока плавились, истекая малиновыми ручьями.
— Вон там они и живут, — Аникеев указал на пламенеющий островок среди темных поблескивающих пятен трясины. — Сейчас-то они подпустят, им солнце прямо в глаза…
— Скорее! — заторопила дочь. — Солнце зайдет и краски исчезнут. Мне нужны краски, понимаешь? Мне нужны краски!
— В темноте-то бывает еще красивше, — улыбаясь, сказал Никита Иваныч. — Подкрадешься — а они стоят и только головами покачивают. Важные птицы, куда там! Начальство над всеми птицами… А эта, мелюзга ихняя, возится в гнезде, дерется, орет! Ну чисто ребятишки человеческие!.. Разве ты не помнишь? Я тебе маленькой-то показывал.
— Как во сне, — призналась Ирина. — Идем!
Дед Аникеев разыскал место, где без шума можно было пробраться сквозь густой кустарник, и повел дочь обходным путем, чтобы зайти от солнца. Чавкала бурая, кое-где схваченная ярко-зеленой травой земля, длинные тени качались по болоту, натыкаясь друг на друга.
— Погоди! — громко прошептал Никита Иваныч и остановился. — А про Хозяина ты помнишь? Ну, байку-то рассказывают? Мы же с тобой караулить его ходили. Разве не помнишь? Когда ты в город, в училище поступать собралась?
— Помню-помню, — заверила Ирина, подталкивая отца. — Скорее!
— Стой. А помнишь, как нас мать на болото тогда не пускала? Мы же с тобой тайком убежали. Помнишь? — дед Аникеев тоненько рассмеялся. — Луна светит — мы сидим, притаились. А у тебя зубы такой стукоток выделывают! По болоту-то — чавк, чавк! Ходит! Жалко, не увидели. А если в увидели?
— Со страху бы умерла, — не сводя глаз с заветного островка, сказала Ирина. — Кажется, вижу…
— Да ничего ты не видишь, — отмахнулся Никита Иваныч. — Слушай меня. Его, значит, Хозяина, не надо бояться. Если он есть, то это животное и все. Ну, чудное, конешно, диковинное. Это раньше его дьяволом звали и место это проклятым считалось. А нынче-то чего бояться? В космос летаем, а на земле боимся. Сами еще чудные, правда?
Ирина молча покивала, и они тронулись дальше. Трясина попадалась чаще — этакие приветливые травянистые пятна, но сунь туда жердь в три сажени — вся уйдет.