Матвеев судорожно, с усилием зевнул.

— Да-а, — сказал он неопределённо.

Он вытянул другую соломинку и начал её кусать, что-то придумывая, пока не поймал себя на том, что он просто оттягивает время — эту последнюю, уже наступающую минуту. Тогда он бросил соломинку и сказал, торопясь:

— Ну, поезжай!

Сани разом тихо скользнули вниз и пошли, наезжая боком на сугробы. Город огнями поплыл в сторону, замелькал сквозь чёрные ветки и на секунду исчез, — снова была звёздная ночь, снег, спокойный лес. Матвеев вдруг, торопясь, достал папиросу, закурил, мельком взглянул на часы.

— Без четверти девять, — сказал он.

Из-за косогора снова показались городские огни. Он машинально глядел на них и вдруг вспомнил, что где-то здесь, в одном из этих домов, живёт Лиза. Была такая же ночь там, в Чите, когда они ходили, держась за руки и болтая вздор. За последнее время он как-то не думал о ней; может быть, потому, что было некогда, или потому, что в лесу, в мороз, женщины и любовь нейдут на ум. Теперь воспоминание о Лизе было овеяно опасностью, стерегущей внизу у подножья горы, и зажгло в нём кровь. Город уже не был таким чужим.

— Безайс, — сказал он, — ты слышишь? Если они остановят и попробуют задержать, гони лошадей. Черт с ними! Что будет. Удерём — и все.

— Хорошо.

«Удерём — и все», — повторил Матвеев про себя эту успокоительную фразу. Было всё-таки легче думать, что есть ещё один выход.

Теперь город стал ближе, поднялся вверх, и кое-где стали намечаться отдельные дома. Показались низкие крыши предместий, скворечни и длинные огороды. Стало ещё темней. Далеко впереди, в конце улицы, блестел одинокий фонарь.

— Сейчас начнётся, — сказал Матвеев, роясь в кармане. — Ну, Безайс, теперь держись крепче.

Пронеслось ещё несколько мгновений.

— Там направо, — сказал вдруг Безайс жарким шёпотом. — Это часовой.

— Сам вижу, — тихо ответил Матвеев.

Справа стоял небольшой дом с освещёнными окнами. С низкой крыши нависали пухлые сугробы снега. В небольшом палисаднике росли поникшие берёзы. Ещё издали они заметили тёмную фигуру на дороге, против дома. Они подъехали ближе и увидели гранёное острие штыка, торчащее из-за спины. Солдат окликнул их; хотя Безайс давно ждал этого, он невольно вздрогнул.

— Стой! — громко сказал часовой.

Безайс придержал лошадей.

— Кто едет?

Часовой был одет в огромную овчинную шубу, доходившую до земли. Он утопал в ней — снаружи виден был только верх его папахи.

— Свои, — ответил Безайс обязательной фразой.

— Кто такие?

— Местные. Хабаровские жители.

Наступила тишина. Безайс слышал, что впереди о чём-то тихо говорят. По снегу заскрипели шаги. «Ну, чего же ты смотришь?» — услышал он. Кто-то вышел из ворот с фонарём, и жёлтый свет заколебался по снегу.

— Вы кто? — спросил другой голос.

— Хабаровские жители, — повторил Матвеев.

Впереди снова о чём-то заговорили. Безайс слышал обрывки фраз, но не мог ничего понять. Сердце коротко и глухо отбивало удары. «Скоро, что ли?» — вертелась тоскливая мысль.

На крыльцо, хлопнув дверью, вышел кто-то. Видны были только освещённые щелью фонаря сапоги. От изгороди падали на снег густые, чернильные тени.

— Ну что? — спросил громко стоявший на крыльце.

Ему ответили.

— Позовите Матусенку, — продолжал он. — Вы кто?

— Мы хабаровские жители.

За воротами звенели цепью. Лаяла собака. Лошади стояли, опустив головы.

— Откуда сейчас?

— Из Жирховки. Пропустите нас, будьте любезны.

Ворота, скрипя, открылись.

— Заводите лошадей во двор. Раньше утра в город въехать нельзя.

— Но мы же здешние, — крикнул Матвеев. — У меня документы есть, все в порядке. Пропустите, пожалуйста.

Слышно было, как стоявший на крыльце зевнул.

— Въезд в город только по разрешению коменданта, — ответил он. — Ночь переночуете здесь.

— Да как же так?

— Ничего не могу. Заводите лошадей.

Безайс нагнулся к Матвееву.

— Ну? — спросил он.

— Погоди, — шёпотом отозвался Матвеев.

И громко крикнул, бессознательно подражая Жуканову:

— Сделайте удовольствие, пропустите нас! Я больной человек, мне нельзя так. Да и дома нас ждут.

Ответили не сразу. Кто-то засмеялся.

— Не сдохнешь, — услышали они.

— Гони, — чуть слышно сказал Матвеев.

Безайс шумно вобрал воздух в лёгкие, привстал и хлестнул кнутом. Толчок саней отбросил его назад. Он больно стукнулся подбородком, но тотчас поднялся на колени и снова ударил кнутом. Мимо мелькнул фонарь и тёмные фигуры людей. Сзади кричали, но Безайс не разбирал слов. Комья снега летели в сани. Стоя во весь рост, он хлестал по спинам, по бокам, не разбирая.