Черепахи уже и след простыл. Он мог успеть перейти через улицу, или войти в ближайшее здание. Или же он/она мог(ла) стоять всего в футе от Карденаса. Морфомаска позволяла своему носителю сливаться с окружением. Морф был не столь изощренной штукой, как военный хамелеон-комбез «аль-Леви», но в городской окружающей среде он действовал достаточно эффективно.

Карденас сверился со своим идентом. Было еще рано, хотя время имело значение только для него. Игорные заведения оставались открытыми круглосуточно, и без всяких перерывов за хорошее поведение. Когда он направился на север, в сторону ближайшей общественной индукционной трубы, то поймал себя на размышлении о личности субъекта, назвавшегося Черепахой. Карденас знал многих индейцев. Но индеец «в квадрате»? С таким этническим описанием он пока не сталкивался. Что означало такое прозвище, внешний облик указанного субъекта или его душевный склад?

«Проклятая морфомаска», — пробормотал он про себя, удлиняя и без того широкий шаг. Сквозь эту проклятую штуку не поинтуитишь, получится ничуть не лучше, чем при попытке что-то увидеть сквозь панцирь черепахи. В чем, конечно же, и заключалось намерение обоих видов животных.

Торговая галерея Моккеки была лишь одной из пары десятков коммерческих точек, занимавших полуостров, что вдавался в мелководье названного застройщиками Лисьим озером водоема. Владельцев ничуть не волновало, что в песчаной впадине никогда не было озера, пока застройщики не заключили контракт на заполнение ее повторно используемыми сточными водами. Так было принято в игре умников-землеустроителей. Два искусственных острова в центре озера отвели под рекреационные цели и заселили роболисами, энергично охотившимися на робомышей. Решившие присоединиться к ним настоящие крысы проигнорировали своих не имеющих запаха механических сородичей и патрулировали берег в поисках головастиков, лягушек, рыб и остатков человеческой еды типа гамбургеров, которые в конечном итоге выбрасывало течением на берега островов. Ирония современной жизни заключалась в том, что упаковки гамбургеров и гренков, лапши и пиццы подвергались биоразложению быстрее, чем остатки приставшей к ним еды, чему настоящие грызуны, в отличие от электронных, не переставали радоваться.

Подобно другим здешним торговым галереям, галерея Моккеки представляла собой аляповатый, навязчивый архитектурный конгломерат из маленьких лавочек, спроектированных с расчетом привлекать и приезжих и местных. Внутри зданий мексиканской деревни и индейского пуэбло можно было найти причудливые кафе, ресторанчики типа «Макдоналдсов», торгующие одеждой бутики, торговые стим-автоматы, фирменные магазины, продающие выставочные образцы крупным дистрибуторам и, если знаешь, как и где искать, менее приглядные развлечения и товары.

Нескольких небрежных расспросов хватило, чтобы привести Карденаса к комерсио владельца, известного под прозвищем Индеец2 . Причина такого необычного обозначения стала ясна, как только инспектор зашел в сувенирную лавку и представился владельцу. Стоявший за стойкой Машупо Мингас продемонстрировал снимки своей матери-индуски и отца-зуни. Он был не вдвойне индейцем, щеголяющим происхождением от двух племен, а индейцем в квадрате, происходившим от родителей с противоположных сторон мира. Подобный этнический фон был своеобразным, но не исключительным. Во всяком случае, не в нынешние времена массовых миграций людей из всех уголков всех континентов. Однако раньше инспектор с такой комбинацией как-то не сталкивался.

Мингас остался сердечным даже после того, как Карденас назвался представителем СФП. Малорослый, но жилистый, он улыбался, указывая на приманки своего комерсио, от привлекательных полотен с юго-западными пейзажами, пылавших светом своих квантовых капельных красок, до дешевых устарелых традиционных туристских сувениров вроде вкрапленных в люцитовые пресс-папье скорпионов и тарантулов. Так как забирать с собой живых пустынных арахнидов запрещалось, эти создания были лишь бесплодными клонами, которых создавали исключительно для торговли сувенирами. Продавались также виты, карты-«вафли» и впечатляюще широкий набор региональных продуктов питания, отличающихся изрядной выдумкой и зачастую юмористической упаковкой. На небольшой веранде позади лавки стояла пара столов и стульев, где покупатели могли посидеть, потягивая напитки и глядя на отдаленные острова с их роболисами. Там и сейчас сидела хорошо одетая парочка индейцев, сосредоточивших свое внимание на озере.

Болтая с посетителем, Мингас уминал сэндвич «Филли». Этим деликатесом Полосы назывался филадельфийский сырный бифштекс, подаваемый с красным и желтым перцем «чили» вместо обычных луковиц и сыром «ялапеньо» вместо швейцарского. На самонагревающейся упаковке проступили пятна жира. Одна коричневая капля упрямо цеплялась за нижнюю губу лавочника.

— Итак, что же я могу продать вам, инспектор-сэр? Красивый снимок залива? — Выйдя из-за стойки, он показал на ряд имитаций зунийских ожерелий-фетишей. Вместо сплетенных из серебра, вырезанных из бирюзы, яшмы и других полудрагоценных камней зверей на этих гирляндах светились их пластиковые подобия. Каждое существо величиной с ноготок щеголяло крошечным светящимся LED-глазом. — Видите, — принялся превозносить свой товар Мингас, — когда до него дотрагиваешься, фетиш издает крик изображаемого им зверя. — И продемонстрировал это, мягко сжимая большим и указательным пальцами миниатюрного медведя. Через интегрированное в ожерелье звуковоспроизводящее устройство, медведь живо издал короткий, приглушенный рык.

— Очень остроумно. Беру. — Ответ инспектора вызвал на лице Мингаса удовлетворенное выражение. Ипатии оно пришлось бы по душе, решил Карденас. Разумеется, вещичка сугубо для туристов, но придумана остроумно и сделана довольно неплохо. Сработана, вероятно, здесь же, на Полосе, в одной из тех гигантских мастерских сувениров, которые имели тенденцию собираться в промышленном подразделе Паленке.

Покуда Мингас пропускал коробку с ожерельем через машинку для подарочной упаковки, одевавшую ее в кокон из прозрачного пластика, Карденас забавлялся, изучая взглядом набитое голограммами вращающееся колесо.

— Я хотел бы купить еще кое-что.

В голосе лавочника прямо-таки сквозила нетерпеливая готовность услужить.

— Если у меня этого нет, сэр, то смогу достать в двадцать четыре часа.

— Один знакомый сказал мне, что такой пронырливый инфоман, как вы, может что-то знать о нынешнем местонахождении женщины и ее дочери по имени Сурци и Катла Моккеркин, — проговорил Карденас не отрывая взгляда от голограмм.

Мингас закончил заворачивать ожерелье и вручил его покупателю.

— Вот, инспектор-сэр. Платы не нужно. — Тон его сделался неестественным, а улыбка — натянутой. — Я твердо-натвердо верю в необходимость поддерживать свою местную полицию.