— Извини и ты. Но ничего другого предложить я вам не смогу. Взгляните, — Алмена взяла один из плодов, желто-зеленый, с шершавой кожурой и нежным запахом, напоминающий дыню, с помощью которой Шумри когда-то уговорил киммерийца ринуться в безрассудное путешествие. — Эти создания — единственные, которые Природа сотворила только для того, чтобы ими насыщались живые существа. Оттого их не надо ни жарить, ни печь, ни солить. Оттого ничто в мире не может сравниться с ними ни вкусом, ни запахом.

— Пахнут они неплохо, — согласился Конан, — разве я спорю? Я бы с удовольствием съел две-три штуки, но набивать живот ими одними?.. Пусть это пища фей, пища сумасшедших вендийских отшельников, пища странных лесных красавиц вроде тебя, — но не воинов! Да грозный Кром просто лопнет со смеху, увидев меня за таким занятием. Или превратит в обезьяну.

— Очень жаль, — Алмена поднялась с легким вздохом (до этого она сидела во мху со скрещенными перед собой ногами, как любят сидеть в Вендии или Иранистане). — Надеюсь, до утра вы не успеете умереть с голоду. Рано утром я покажу вам самую короткую дорогу на юг. — Она потрогала носком босой ноги пружинящий мох. — Если спать во мху, приснятся самые сладкие моменты из прожитой жизни… А если выбрать гамак, — она кивнула на пару сеток, сплетенных из водорослей и висящих на крепких ветвях дуба, — он убаюкает вас, как когда-то укачивала в колыбели мать. Сниться же будет… что-то неведомое, несказанное.

Когда ее светлое платье скрылось за деревьями, Конан задумчиво повертел в ладонях самый крупный и спелый плод и вонзил в него зубы. Шумри, как оказалось, успел уже уничтожить штук пять предназначенных Природой для съедения созданий…

Осталось неизвестным, что снилось Конану, который выбрал в качестве ложа густую шерсть мха. Но наутро в синих его глазах было непривычно мечтательное выражение. Немедиец выбрал гамак, Даже прохладные воды озера, в которые оба нырнули с первыми лучами солнца, не смогли смыть с его лица изумление заглянувшего за край перевернутой небесной чаши…

— Конан, — начал Шумри, когда они присели возле Лоскута с фруктами, чье число и разнообразие превосходили вчерашнее, — я тебя ни разу ни о чем не просил…

— Можешь не продолжать, — прервал его киммериец. — Сейчас ты скажешь, что решил остаться здесь навсегда.

— Что ты! Навсегда остаться здесь невозможно. Но несколько дней… Не могу объяснить тебе, как это для меня важно!

Он взглянул на варвара с такой мольбой, что тому стало неловко. Ему самому не хотелось покидать это загадочное место, эту странную женщину, непонятную и влекущую. Но признаваться в постыдной слабости своему спутнику было в его глазах недостойно мужчины.

— Что ж, — Конан сделал вид, что борется с собой. — Я поживу здесь, пока мой желудок совсем не расстроится от обезьяньей еды. Но даже после этого я могу подождать какое-то время, пока ты не утолишь свое знаменитое любопытство. Выйду за пределы запретного леса и поживу один. Вернее, в теплом обществе жареных косуль и печеных зайцев.

Круглые глаза немедийца вспыхнули благодарностью. Он резко сжал Конану руку и, устыдившись своего порыва, вскочил и умчался куда-то в лес, подбрасывая в ладонях пару предусмотрительно прихваченных фруктов.

Весь день ни варвар, ни Шумри не видели своей хозяйки. Она появилась ближе к закату, вынырнув из леса, словно белая птица, с белой же птицей на плече. Присмотревшись, немедиец узнал свою старую знакомую, чьи потерявшие вид перья по-прежнему висели на его шее.

— Да-да, — кивнула Алмена, подойдя к ним, на его невысказанный вопрос. — Это она.

Двумя ладонями она осторожно сняла птицу с плеча и чуть подтолкнула. Та взлетела, но невысоко и тут же вновь опустилась на ее плечо.

— Не хочет покидать нас! Видимо, ей приятно ваше общество… Но я должна извиниться. Я не пришла к вам утром, как обещала, потому что мне показалось, вы раздумали уходить. Я не ошиблась?

— Ты не ошиблась, — подтвердил Конан. — Читать в чужих головах, как в своей собственной, это тоже не колдовство?

— Конечно, нет. Но ты преувеличиваешь. Читать в головах, вернее, слышать я могу лишь то, что звучит там достаточно громко, — она улыбнулась лукаво и ласково.

— Громко звучало у него, но не у меня! — Он кивнул да немедийца. — Я бы хоть сейчас отправился дальше… Но ты обещала сказать, кто предупредил тебя о нашем приходе.

— Я прочитала об этом. Весть о таком крупном событии нельзя было не заметить. Да-да, я не шучу. Об этом было написано малиновыми письменами на восходе солнца три дня назад. Бабочка, та самая, что села тебе на плечо, Шумри, вслед за тем полетела сюда и многое мне рассказала…

— Я хотел спросить про эту бабочку!.. — встрепенулся немедиец.

— А еще вот она!.. — Алмена вновь ласково подбросила вверх свою птицу, и на этот раз та, с неохотой взмахивая крыльями, поднялась в воздух

— Не знал, что насекомые и птицы умеют разговаривать, — буркнул Конан. — Убей меня Кром! — если это не называется магией!

— Это называется умением читать на всех языках Природы, — ответила Алмена. — Но мне хотелось бы узнать о вас побольше. Если вы не возражаете, я еще почитаю. Можно?..