В 1904 году в Лондоне вышла книга, автором которой была специалистка по истории англо-нормандских островов мисс Эдит Кэри, идентифицировавшая нашего Эсташа из Пинероля с неким Джеймсом или Жаком Стюартом де ла Клош, незаконнорожденным сыном Карла II Английского и Маргариты Картерет, представительницы одного из наиболее богатых семейств Джерси. Об этом несчастном молодом человеке впервые стало известно в апреле 1668 года, когда он начал свой новициат в иезуитской коллегии Святого Андрея на Квиринале, в Риме. В секретных письмах короля Карла, адресованных начальнику коллегии отцу Оливе, выражается большая радость по поводу того, что его сын перешел в католичество, поскольку и сам он хотел бы сделать это, однако не может, находясь в окружении людей, враждебно относящихся к римско-католической вере. Он выражал надежду на то, что новообращенный, став священником, сможет тайно совершать с ним обряд покаяния и приводить его к причастию. Однако на этом история обрывается. Жак де ла Клош таинственным образом исчез в ноябре того же года, когда его вызвали в Англию, видимо, по распоряжению короля, его отца. [215] В то же самое время в Неаполе появился весьма примечательный субъект, называвший себя принцем Джакоппо Стюардо, ведший разгульную жизнь и без счета тративший золотые монеты, которыми был полон его кошелек. Его заподозрили в изготовлении фальшивых монет и арестовали. При нем нашли 200 английских золотых монет, несколько дорогих украшений и документы, в которых он именовался «Ваше Высочество». Его посадили под стражу в форт Святого Эльма, а затем в крепость Гаэту, где обычно содержались впавшие в немилость знатные господа, а под конец, признав его мошенником, в Викарию, тюрьму для оборванцев. В начале сентября 1669 года в Неаполе объявили о том, что он, едва выйдя на волю, умер, оставив после себя странное завещание, в котором называл себя сыном Карла II и некой Марии Генриетты Стюарт из рода баронов Сан Марцо (неизвестное имя).

Жизнь этого странного персонажа, женившегося в феврале 1669 года на дочери артиста кабаре, долгое время озадачивала британских историков: не присвоил ли он имя благочестивого новиция иезуитской коллегии в Риме, похитив его документы? По мнению мисс Кэри, Жак де ла Клош, став священником, возвратился в Лондон, чтобы наставлять в католической вере своего отца, но тот стал тяготиться его обществом и постарался избавиться от него, потребовав от Людовика XIV, чтобы тот изолировал его во Франции — тогда-то и появился в Неаполе авантюрист-фанфарон, именовавший себя принцем Стюардо. Таким образом, Жак де ла Клош, сын английского короля, знавший очень важную государственную тайну — намерение своего отца перейти в католичество, стал человеком в железной маске. В подтверждение своей гипотезы автор ссылается на сомнительные личные качества Карла II — эгоизм, хитрость, коварство, трусость, готовность пойти на любое предательство ради удовлетворения своих прихотей.

Однако эта весьма хитроумная гипотеза наталкивается на серьезное возражение: очень трудно допустить, что простой слуга Эсташ был незаконнорожденным сыном короля. К тому же все это логическое построение рушится, как только начинаешь глубже вникать в историю питомца иезуитской коллегии на Квиринале, в частности, более внимательно изучать мнимые письма короля Англии, хранящиеся в архивах иезуитов, сравнивая их с оригинальными автографами Карла II: ни почерк, ни подпись не соответствуют подлинникам. Эти письма — подделки! Таким образом, здесь мы имеем дело с сознательным обманом, к тому же усугубленным мошенничеством, ибо в завершение разыгранного представления святой отец, начальник коллегии иезуитов, вручил молодому человеку 800 золотых монет, и тот отправился в Неаполь проматывать их. Подлинная личность Жака де ла Клош теряется во мраке, возбуждая воображение романистов, однако к нашему человеку в маске не имеет никакого отношения.

И тем не менее арест Данже на берегах Северного моря дает основание полагать, что его преступление каким-то образом связано с англо-французскими отношениями того времени. В 1908 году Артур Степлтон Барне, католический капеллан Кембриджского университета, предположил, что под именем Данже скрывается некий аббат Приньяни, тайный агент Людовика XIV. [216]

В 1668–1669 годах Людовик XIV взял курс на сближение с Карлом II, что сперва нашло свое выражение в коммерческом альянсе. Однако нерешительный характер британского монарха затруднял проведение этого курса, тем более что и французский посол в Лондоне, Кольбер де Круасси, был не тем человеком, который требовался в данной ситуации. Этому закоренелому бюрократу не хватало умения вести дела, у него не было той утонченности, той тактической гибкости, которые в сочетании с твердой решительностью делают дипломатов великими. И тогда Людовик XIV и Юг де Лионн решили подослать к Карлу II умелого человека, легко сходящегося с людьми, который бы во всякий час делил с ним развлечения и самые секретные его дела, при этом теснейшим образом сотрудничая с французским послом.

Выбор короля и его министра иностранных дел пал на некоего монаха-театинца, неаполитанца по рождению, Джузеппе Приньяни, прелата-гурмана, страстного астролога и алхимика, приобретшего популярность среди дам своими талантами, не имеющими прямого отношения к этим двум дисциплинам. Он исполнял несколько дипломатических поручений в Баварии, где театинцы старались держаться подальше от него, опасаясь, как бы его слишком откровенное пристрастие к оккультным наукам не привлекло к себе внимание инквизиции. По прибытии во Францию весной 1668 года он был назначен, благодаря настоятельным просьбам Аделаиды Савойской, курфюрстины Баварской, аббатом монастыря Бобек в Нормандии.

Итак, получив секретные инструкции от Лионна, Приньяни отправился в Лондон, как было объявлено официально — «посмотреть страну», в действительности же, чтобы обратить на себя внимание изворотливого британского монарха, проявлявшего интерес к оккультным наукам. Известно было, что он по многу часов подряд проводил в обществе второго герцога Бекингема, сына фаворита Якова I, за алхимическими занятиями в поисках философского камня.

Аббат Приньяни прибыл в английскую столицу 8 марта 1669 года и принялся делать то, чего от него ждали: он очаровывал, раздавал гороскопы, сулившие молодым галантным господам, подвизавшимся при королевском дворе, богатство, благоденствие и благосклонность дам. К несчастью, Приньяни, ловкий придворный, но плохой прорицатель, ошибся в своих предсказаниях относительно исхода лошадиных бегов в Ньюмаркете. В один миг он лишился доверия, так же быстро, как и приобрел его. Карл II хотя и вел приятные беседы с обаятельным итальянцем, однако никогда не говорил с ним о серьезных вещах.

В начале мая Людовик XIV и Лионн решили отозвать аббата назад. Тот еще несколько недель тянул с отъездом, но 17 или 18 июля решился, наконец, пересечь Ла-Манш. Тут мистер Барнс теряет его следы, но, поскольку 19 июля Лувуа сообщает Сен-Мару о скором прибытии некоего обладателя важного государственного секрета, он полагает, что речь, несомненно, идет о его монахе-астрологе, подтверждением чему, на его взгляд, служит тот факт, что новому заключенному по прибытии в Пинероль были предоставлены богослужебные книги. По мнению мистера Барнса, Приньяни был не просто французским агентом, подосланным к Карлу II, дабы ускорить подписание торгового соглашения, но также и посланцем Генриетты Английской, жены брата французского короля, посвященным в сверхсекретные дела, гораздо более важные, нежели задание, которое он должен был выполнять при после Кольбере де Круасси: заключение военного союза против Республики Соединенных провинций, за что Франция обязалась помогать английскому королю восстановить католицизм в его стране. Этот грандиозный замысел приобрел конкретные очертания год спустя, во время поездки Людовика XIV и Генриетты в Кале и подписания 1 июня 1670 года Дуврского трактата, послужившего прелюдией к войне с Голландией.

Несмотря на некоторые возражения, Эмиль Лалуа, хранитель Национальной библиотеки, поддержал было гипотезу мистера Барнса, ознакомив с ней французов в своей книге «Загадки Великого века», но в один прекрасный день — воистину катастрофа! — он обнаружил след монаха-неаполитанца, объявившегося в 1675 году в Риме. Теперь не оставалось сомнений: Приньяни не может быть отождествлен с Эсташем. [217] И Прими Висконти тоже упоминает его в своих «Мемуарах»: «Отличаясь распущенным нравом, он не пренебрегал даже удовольствием общения с девицами легкого поведения, от которых заразился дурной болезнью и умер в Риме, вопреки многочисленным гороскопам, найденным на его столе, которые предрекали ему папскую тиару». [218]