Ага, вот и те надписи, о которых говорил водитель «Опеля»! Мелом на почерневших стенах, которые выглядят более или менее стойкими, начертано крупно и как можно разборчивей:

«Дорогая фрау Баум, где вы? Я ищу вас повсюду. Переселяйтесь ко мне. У меня есть для вас место!» Или: «Из этого подвала всех спасли!» Или: «Ангелочек мой, куда ты пропала? Я страшно беспокоюсь. Твой Фриц»… И Марика, читая надписи, снова начинает плакать, как плачут все, кто ходит меж стен, вглядываясь в белые буквы на черных, обугленных стенах, отыскивая в общем аду чуть приметную тропинку в свой личный, маленький, домашний, семейный, любовный рай…

Марика чуть ли не слепнет от слез и далеко не сразу улавливает смысл надписи, на которую смотрит уже несколько минут. Она начертана большими печатными буквами на столбе: «Сильвия Герсдорф жива и здорова, она находится в доме у антиквара Бенеке». Господи милостивый, святые угодники, спасибо вам!

Марика хватает за рукав какую-то девушку с кошелкой, которая решительным шагом направляется в самую глубь развалин. Ясно, что она надеется поискать хоть что-то из вещей, своих или чужих, оставшихся в целости.

— Ради Бога, фрейлейн, где дом антиквара Бенеке?

— На углу, сразу за магазином Крафта, — отвечает девушка и тотчас виновато улыбается: — Ох, я и забыла, что магазина Крафта больше нет! Идите вон туда, направо, и, как только кончатся развалины, сразу увидите три целых, неразрушенных дома. В том, который посредине, и живет герр Бенеке. Однако у него не антикварный, а букинистический магазин. Он продает только старые книги, больше ничего. Передайте ему привет от Флоры, скажите, вся наша семья спаслась, и даже старая Сьерра.

Марика снова начинает рыдать.

— Сьерра — это кошка, — зачем-то уточняет Флора, машет Марике рукой и уходит в развалины.

Марика идет, пытаясь удерживать слезы. Угомонись, сделай перерыв, уговаривает она сама себя. Сейчас снова придется лить их в три ручья, слушая рассказ Сильвии о бомбежке, которая разрушила ее дом, и рассказывая ей о другой бомбежке, парижской, которая разрушила жизнь Марики и Бальдра…

Однако она ошибается…

Дверь с табличкой «Антикварный магазин Бенеке. Старинные книги» заперта снаружи на такой толстый брус, что он немедленно вызывает в памяти Марики воспоминание о том глухом Средневековье, в которое ей «посчастливилось» заглянуть в Париже. И то — заглянуть туда было, такое впечатление, легче, чем в эту дверь. Марика безнадежно стучит в темное толстое стекло в верхней половине двери — настолько толстое, что его не вышибло даже взрывной волной при бомбежке. Оконным стеклам повезло гораздо меньше — окна плотно забраны ставнями, а внизу, на тротуаре, валяются осколки. Марика стучит, стучит… Да куда же пропали все обитатели этого дома?!

— Вот уж не думал, что кому-то придет нынче охота рыться в старинных книгах! — слышит она надтреснутый, скрипучий голос за спиной и, обернувшись, едва подавляет желание осенить себя крестным знамением, потому что позади никого нет!

В следующую минуту Марика понимает, что ошиблась: за ее спиной все-таки стоит человек, просто он очень мал ростом и едва-едва достигает высокой девушке до плеча. Это старик, древний старик. У него пергаментная кожа, туго обтянувшая кости лица, бесцветные глаза, провалившиеся щеки и сухой тонкогубый рот. Ему лет сто, честное слово, никак не меньше, а может быть, и больше. Он завернут в потертый коричнево-зеленый плед, а на голове… на голове у него белоснежный парик с косицей и черной лентой на затылке!

— Вы герр Бенеке? Здравствуйте, я так рада… — беспомощно лепечет Марика, с трудом подбирая слова, до того она изумлена видом антиквара.

— Я тоже был бы рад, если бы смог быть вам полезен, — отвечает старик. Кажется, будто говорит не живой человек, а некая механическая шкатулка, изготовленная самое малое триста лет назад. — Вы ищете какую-то конкретную книгу или просто хотите посидеть, подышать пылью веков?

Пыль веков? Боже мой, да неужели и здесь Марика вынуждена будет дышать этой самой пылью? Ну нет! Она не войдет в дом. Пусть этот ходячий манускрипт вызовет к ней Сильвию, они поговорят на относительно свежем воздухе. Лучше дышать пылью развалин, чем пылью веков!

Однако Марике не хочется обижать старика. Ей удается и сохранить приветливое выражение лица, и говорить мягко, даже ласково:

— Герр Бенеке, вам просила передать привет девушка по имени Флора. Она сказала, что вся ее семья спаслась и даже кошка Сьерра в целости и сохранности.

Что-то мелькает в бесцветных глазах, какое-то подобие улыбки.

— Храни их всех Господь, — скрежещет старый механизм. — Храни их всех Господь! В том числе и Сьерру. Я нашел котенка на улице и подарил Флоре. Это было шестнадцать лет назад. Флоре было тогда четыре года… Она хорошая девочка, она никогда не дразнила меня обезьяной, а называла — герр капитан.

— Герр капитан?

Кажется, эта старая обе… в смысле, этот старик, действительно немножко похожий на обезьянку, спятил!

— Давно, шестьдесят лет назад, я был самым настоящим капитаном! Где я только не побывал, каких стран не повидал! В память о лучшем времени моей жизни я и назвал кошку Сьеррой. А вы пришли только передать мне привет от Флоры? Только за этим, моя красавица?

Мужчины сегодня необычайно великодушны к Марике. Все, от мала до велика. Под малым подразумевается водитель «Опеля», похожий на Конрада Вейдта, который по сравнению с ходячей мумией-антикваром кажется просто новорожденным младенцем.