По дороге в Рай… Константин Кинчев. Жизнь и творчество. Стихи. Документы. Публикации

В сборник о поэте и музыканте Константине Кинчеве (Выпуск 3 серии "Звёзды рок-н-ролла") вошли повесть о жизни и творчестве артиста, написанная Ниной Барановской, стихи Кинчева, многочисленные публикации и документы, рассказывающие о сложном творческом и жизненном пути популярного автора, музыканта, артиста и руководимой им группы "Алиса". 

Когда мне предложили написать эту книгу, я согласилась сразу, с легкостью. Казалось, стоит только сесть за машинку, и дело пойдет само собой. Я ведь столько лет знаю Кинчева, мы многое вместе пережили - и хорошее, и плохое. Что может быть проще: вспоминай да записывай. Так казалось. Но прошли дни. Потом недели. Потом уже и месяцы. А я все не бралась за сей труд. Почему?

У Хулио Кортасара есть замечательный рассказ. Он называется "Преследователь". Прототипом героя этого рассказа послужил писателю выдающийся саксофонист Чарли Паркер. Повествование ведется от имени некоего музыкального критика, который хорошо знаком с известным саксофонистом и даже написал о нем книгу. И, конечно, критику интересно, понравилась герою книга или нет. В конце концов он узнал об этом. Не ручаюсь за точность, но суть была в следующем: "Дерьмо твоя книга,- сказал герой.- Ты так и не понял, почему я так здорово играл на том концерте. Просто Лэн в тот вечер была в красном платье".

Когда я впервые прочитала этот рассказ Кортасара, у меня был уже некоторый опыт написания всякого рода заметок об отечественной рок-музыке. И я хорошо помню, что тогда возвела себе в принцип: надо всегда помнить о "красном платье Лэн". Так я это для себя называла.

Я вот что имею в виду нельзя браться всерьез за осмысление произведений того или иного музыканта, если не знаешь подноготную его творчества. Нельзя писать о человеке созидающем по принципу "он пришел туда-то, он сказал то-то, он поступил так-то". А почему пришел именно туда, сказал именно это, поступил именно так? Чем живет человек, о чем он думает, чем мучается, что читает, кого любит, что ненавидит? Вот это, по-моему, самое главное.

Из-за этого и начались мои сомнения. Я решила расторгнуть договор, объяснив издателю, что другой человек справится с этой задачей лучше меня. Ибо тому автору, который менее знаком с Константином Кинчевым, который ничтоже сумняшеся будет анализировать его творчество, наплевав на все "красные платья Лэн", будет проще. А мне… Мне придется писать об одном из немногих людей, которых я считаю своими друзьями. Обнародовать то, что даже хорошо знакомым людям я старалась о нем не рассказывать. Ну, сплетничать, что ли… Или писать полуправду. Точнее, только половину той правды, которую, если не всегда знаю, то час чувствую. И вот я думала: а какое у меня право копаться в глубинах души человеческой да еще и делать их всенародным достоянием? С другой стороны, а умолчать - какое такое у меня право?

Все эти мысли раздваивали меня, рвали на части. И я твердо решила: ничего писать не буду. Пусть пишут другие. Им будет проще.

Но наступил август. Август 91-го… 19-го числа я, как, наверное, и все, проснулась под текст постановления ГКЧП - его зачитывали по радио. Но сквозь сон подумалось, что это какая-то пьеса из разряда социальных гипотез, что-то вроде "Невозвращенца" Кабакова. Правда была настолько чудовищной, что не укладывалась в сознании. Согласитесь, мы все же беспечный народ. Вроде, ждем всегда худшего, а когда беда приходит, удивляемся: мол, ждали беды, да не такой же!

Но поверить пришлось. И ужас, леденящий, мертвящий, пронизал насквозь.

–  Да, теперь будет еще труднее жить,- говорил мой старый отец.

А я вдруг поняла, что это чушь. Труднее? Да просто не жить… Моим близким, моим друзьям… Конец всем планам, идеям, размеренным будням, наконец. И это еще ничего. Конец всем нам. Рано или поздно. "Я не думал, что я буду в первой волне репрессированных, - говорил спустя несколько дней после переворота режиссер Марк Захаров.- Не в первой и, наверное, не во второй. Ну, может быть, в четвертой…" Тогда многие думали примерно так же. Пусть даже не в четвертой, а в сто двадцать пятой волне… Моя семья, мои друзья… главное, понятна была неизбежность такого исхода.

Мы жили на даче, с моим отцом и сыном. Несмотря на весь ужас, я все благодарила Бога, что у сына отпуск и он со мной. Хотя бы несколько дней. А муж был в городе, в Питере. И зная его характер, можно было рассчитывать только на самое худшее. Все утро 19-го с единственного телефона в нашем поселке я пыталась дозвониться до города. Телефон был мертв. Несколько дней спустя мы прочитали в одной из газет, что междугородняя связь в Питере была отключена по приказу местной "чрезвычайки", и начальник междугородного узла на свой страх и риск включил связь лишь в 12 часов. Оставалось только ждать и надеяться.