Так вот, живу я в основном в студии, там очень удобно и приятно работать. Наглухо занавешенные тяжелыми портьерами окна отрезают меня от этого суетного мира. Хороший музыкальный центр с очень дорогими, почти не искажающими звуки колонками, ласкает мой слух подходящей к случаю музыкой. Эта тщательно подобранная обстановка позволяет полностью отрешиться от всего земного. Когда на меня находят очередные приступы вдохновения, я могу работать не отрываясь помногу часов подряд, совершенно забывая о необходимости есть и спать, не помня кто я в этом мире, где собственно нахожусь, полностью захваченный овладевшим мною порывом. Благо свободный образ жизни который я веду это мне позволяет. Да, да, пусть я зарабатываю копейки, пусть по вашим меркам едва свожу концы с концами, пусть в меня летят презрительные взгляды из проносящихся мимо сверкающих новеньким лаком «мерседесов», но зато я свободен. Мне не нужно вскакивать чуть свет по будильнику и нестись бегом на постылую работу, нет необходимости раболепствовать и унижаться перед тупым и заносчивым начальником, лебезить перед его высокомерной секретаршей, не нужно терпеть стирающие личность повседневной рутиной оковы офисного рабства. Я свободен. И эту свою свободу никогда не променяю на ваши цепи, пусть даже они будут сделаны из чистого золота.

Но это я что-то отвлекся. В общем с уборкой у меня получилось довольно-таки быстро. Раз, два — и все лишнее, за что цеплялся взгляд засунуто в спальню, распихано под кровать и по углам на длительное хранение. Подозреваю, что если мне вдруг понадобится потом, какая-нибудь из этих вещей, то я ни за что ее не найду, больше того, даже не вспомню, что у меня такая в принципе где-то есть. Вот она истинная цена материальных благ за которыми мы так любим гоняться. Как это ни странно, половину всех наших вещей обычно составляют те, которые в принципе нам не нужны, а другую те, без которых мы вполне можем обойтись.

Короче, без четверти три, я уже переминался с ноги на ногу прислонившись к фонарному столбу напротив выхода из метро, начищенный и наглаженный, благоухающий одеколоном и с красной розой в зубах. Ну, это я так просто ляпнул, для красоты, роза-то, конечно, была у меня в руке. Не танго же мы танцевать собрались. Хотя с Луизой я с удовольствием станцевал бы, хотя и не пробовал никогда, но вдруг бы, вот так вот, само собой получилось, а? Здорово вышло бы! Только представьте себе эту картину, я в строгом черном смокинге и ослепительно белой рубашке из тончайшего шелка, она в алом платье с умопомрачительным декольте и разрезом вдоль бедра почти до самого пояса. Пластичные отточенные движения, горящие страстью взгляды, терпкий стебель переходящего из губ в губы цветка, метущиеся пламенем пожара складки алого платья вокруг отстранено холодной, но в любой момент готовой взорваться изнутри пылким жаром фигуры в смокинге… Ах как это красиво, как романтично и как несбыточно!

— Здравствуйте, Андрей, — голос прозвучал над самым ухом, заставив меня вздрогнуть и открыть глаза. — Я вам не помешала?

Три раза черт! Ну что я за неувязанный обалдуй, надо же было так замечтаться, чтобы пропустить момент ее появления. Луиза смотрела на меня в упор, в глазах прыгали веселые чертики, уголки губ подрагивали, еле сдерживаясь, готовые растянуться в улыбку.

— Нет, нет, что вы… — жалко забормотал я, совершенно растерявшись и не зная, куда деть руки. — Нет, конечно нет! Ой, простите, я забыл поздороваться. Здравствуйте, Луиза!

Теперь она уже откровенно улыбалась глядя на мою неловкость.

— Давайте я подержу это, а то вам мешает…

Она протянула раскрытую ладонь, и только тут я вспомнил, про зажатую в руке розу. Блин, ну нет слов, батенька! Ну вы и лузер!

— Это, собственно, вам, — невольно краснея и опуская под ее внимательным взглядом глаза, еле выдавил я. — Женщинам принято дарить цветы, вот я и подумал…

Я еще что-то жалкое лепетал, то ли оправдываясь, то ли что-то объясняя. Но она меня в этот момент уже не слушала. С истинно королевским достоинством приняв от меня цветок Луиза, поднесла его к лицу, рассматривала задумчиво складки полураспустившегося бутона, вдыхала его запах.

— Спасибо, — просто произнесла она. — Мне очень давно не дарили цветов…

В голосе слышалась неприкрытая тоска, и я тут же не сходя с места пообещал себе, что в следующий раз обязательно куплю ей самый роскошный букет, какой только смогу найти, чего бы мне это не стоило.

— Ну что, пойдемте? — мимолетное облачко печали слетело с ее лица будто согнанное дуновением легкого летнего ветерка, и в глазах снова мелькнули знакомые веселые искры. — Или так и будем здесь стоять посреди улицы?

Только сейчас я заметил, что мы остановились прямо перед выходом из метро, и людской поток обтекает нас со всех сторон. Она уверенным и привычным жестом взяла меня под руку, на мгновение обдав пронзительным ароматом каких-то незнакомых мне горных трав, чистого воздуха и настоящей природной свежести, какой не сыщешь в загазованном большом городе. Ее точеные пальчики легонько сжали мой локоть и от этой близости ее тела, от брошенной мне в лицо озорным сквозняком шаловливой прядки волос, мне вдруг нестерпимо захотелось петь, кричать во все горло, чтобы нас видели все. Чтобы смотрели и завидовали мне, рядом с которым идет такая прекрасная, такая чудесная девушка. Я был восторжен, как прыщавый юнец на первом свидании, близость женщины просто пьянила меня, кружила мне голову. Мы шли вдоль запруженного спешащими по своим делам людьми Комсомольского проспекта, и я глупо и счастливо улыбался всем встречным, искренне желая подарить им хоть маленький кусочек владевшего сейчас мною счастья.

Всю дорогу я прямо-таки летел, как на крыльях, подхваченный легким прохладным ветерком, окутанный волной ее запаха, завороженный мелодичным звучанием ее голоса, плененный и очарованный ее вниманием ко мне. Я искренне желал в тот момент, чтобы мой дом располагался где-нибудь на другом конце земли, и эта дорога никогда не кончалось. Мне хотелось вот так вот идти с ней вдвоем целую вечность, позабыв обо всем, отринув от себя весь этот суетный мир. Это ли не счастье? Она смеялась, кажется, снова подшучивала надо мной, а я отвечал невпопад на ее бесконечные подначки и глупо улыбался во весь рот искренней мальчишеской улыбкой. Так, как не улыбался никогда и никому с самого детства.