Этот эпизод можно было бы не вспоминать — он похож на многие, описанные в рассказах для детей и о детях, но я привожу его в качестве иллюстрации одной из черт своего характера. Я немало страдала от того, что мне трудно было входить в контакт с людьми, выступать в аудитории, вообще говорить что-то на людях. Отчасти причина моей тогдашней застенчивости — повышенное, болезненное самолюбие: я боялась, что сказанное может быть сочтено недостаточно умным. Помню свои муки на еженедельных заседаниях нашей кафедры биохимии МГУ — это когда я уже стала аспиранткой. На этих заседаниях обсуждали чью-нибудь работу, и каждый мог задать вопрос или высказать свои соображения. У меня были соображения, но я молчала, не умея себя преодолеть, и когда однажды решилась, голос дрожал, все внутри дрожало, на глаза наворачивались слезы. Первый шаг — всегда самый трудный. Смелость нужна не только для того, чтобы преодолеть свою робость. Она нужна в науке, чтобы доказывать и отстаивать идеи, не бояться ошибок.

Этой смелостью, умением преодолевать себя я целиком обязана спорту. Он научил меня владеть собой, своими эмоциями: стрессовое состояние вообще присуще спорту, естественно для него. Когда я была начинающей спортсменкой, то даже маленькие соревнования настолько выводили меня из равновесия, что я переставала спать по ночам за три дня до старта, а выступление заканчивалось слезами где-нибудь в деннике — своего рода эмоциональной разрядкой. Сейчас я сохраняю полное самообладание даже во время чемпионатов мира.

Волнуюсь ли я при этом? Безусловно, самообладание не синоним спокойствия, оно лишь не дает прорваться излишнему волнению, оставляя хозяином положения не эмоции, а разум.

Излишнее волнение — это рассредоточенность, а конкретность цели, присущая спортивным соревнованиям, заставляет сосредоточиться и, следовательно, совладать с волнением. Я, например, всегда волнуюсь, когда надо выезжать в манеж, на старт. Но я знаю, что мои ощущения передаются лошади, что мои действия могут отличаться от тех, к которым лошадь привыкла на тренировках, и она, значит, станет иначе на них реагировать, она в состоянии поступить непредвиденно.

Следовательно, я обязана взять себя в руки, и эта главная мысль, этот приказ, отданный себе, вызывает нужную волевую концентрацию.

Но наукой давно установлено — и это знают на собственном примере артисты, профессиональные лекторы, спортсмены, — что, когда ты не взволнован, когда слишком спокоен, это не к добру. Отсутствие должного подъема, накала мешает показать все, на что ты способен. И если ты не взволнован, то не взволнуешь аудиторию, не найдешь с ней контакта. Если ты не взволнован, то не выступишь в соревнованиях чуть лучше, чем в принципе ты способен, но ведь это «чуть» и приносит победу.

…Актрисой мне пришлось ощутить себя еще раз — много позже, на втором курсе университета. В Москве был впервые организован мюзик-холл, и для программы "Когда зажигаются звезды" понадобилась лошадь. К нам в клуб обратились с этой просьбой, сказав, что, если лошадь сможет немного потанцевать, будет неплохо, а еще лучше, если в придачу к ней дадут всадника.

Программу вели известные эстрадные актеры Лев Миров и Марк Новицкий. Они играли в "живые шахматы". Миров, естественно, проигрывал и в запальчивости кричал: "Дайте мне коня, и я выиграю!" Неожиданно ему выводили живого коня — мою тогдашнюю темно-шоколадную кобылку Каплю с крупом, расчесанным в виде шахматной доски (эти шашечки делаются просто: мокрой расческой надо водить по шерсти в двух противоположных направлениях). Дальше следовала забавная сцена, потом Миров подставлял к лошади стул, залезал в седло и удалялся, скрючившись, но торжествуя победу. Потом объявляли: "Высшая школа верховой езды! Выступает студентка МГУ Елена Петушкова". Капля исправно совершала пару пируэтов, менку ног и пассаж, а у меня над прической "конский хвост" колыхался огромный голубой бант — такое было режиссерское решение.

Мои «гастроли» продолжались девять дней. Дальше начались занятия, мюзик-холл уехал, а программа ничего не потеряла: в других городах Мирову выводили местного упряжного сивку. Я до сих пор храню номер журнала «Цирк» с рецензией, в которой написано: "Спортсменка, наверное, не худо действует в манеже конно-спортивной школы, но на сцене выглядит неинтересно".

Из всех моих многочисленных детских увлечении одно прочнее всего проросло во взрослую жизнь — увлечение животными. Это у меня от родителей, но им же приходилось и страдать — они оказались подлинными жертвами "зоологических страстей" дочери.

В восьмиведерном аквариуме, несмотря на множество прочитанных книг, было невозможно установить биологическое равновесие: улитки размножаться не хотели, гуппи очень хотели и от них никак нельзя было избавиться, ценные и редкие рыбы имели подозрительную склонность быстро подыхать.

Затем семья двинулась вверх по систематической лестнице живых существ, перейдя к более высокоорганизованным — в доме появилась черепаха. Она любила, когда ей чесали шею, и поражала тем, что не хотела спать зимой. Это вызывало дополнительные трудности — надо было выращивать для нее салат. Однажды на Новый год я скормила ей три свежих огурца из пяти, преподнесенных нам как редкий в то время деликатес. Потом мы узнали, что причинами бессонницы черепахи были хорошее питание и теплая батарея, под которой мы ее поселили.

Вслед за черепахой появился лисенок. Очаровательное создание, озорное и нахальное, по кличке Лизка. Была она воровата, любила стращать на даче соседских кур и кроликов, причиняя нам всяческие неприятности. Поразительно умела прикидываться умершей: обмякала, закатывала глаза, и ее можно было поднимать вверх за лапы — голова и хвост бессильно свисали. Что с ней ни делай, все бесполезно. Только решив, что достаточно нас напугала, она оживала и принималась носиться по комнате.

Осенью, когда Лизка выросла в настоящего зверя, мы унесли ее подальше в лес и отпустили и только позже узнали, чем был чреват наш легкомысленный поступок.