Шрифт:
— Ты так говоришь о себе, как будто о постороннем рассказываешь.
— Это старческое, — усмехнулся Павел. — А Сикорский никого не удерживал, а, напротив, помогал встать на свои ноги. Ему ведь тоже Рахманинов помог, дал пять тысяч долларов, а в двадцать третьем году это были большие деньги. [25]
— Они и сейчас большие. Я что-то нигде не читала об этом факте.
— А кому надо? Кто напишет, что русский помог русскому? О том же Сикорском пишут, что он великий американский авиаконструктор, только так — американский. Они думают только о престиже Америки — и правы. Они думают о себе, а мы должны думать о себе сами.
25
Игорь Иванович Сикорский эмигрировал в США в 29 лет. К тому времени он уже был знаменитым русским авиаконструктором, создателем первого в мире многомоторного самолета. Отец мирового тяжелого авиастроения, а впоследствии вертолетостроения прибыл в Америку в марте 1919 года практически без денег, но с неколебимой уверенностью в своем будущем.
Все оказалось не так просто.
Лишь 5 марта 1923 года была зарегистрирована компания «Сикорский Аэроинжиниринг Корпорейшн» с капиталом в 800 долларов, с заводским цехом под навесом, чертежным бюро в курятнике, с сотрудниками-пайщиками из бывших русских летчиков и моряков, работающих бесплатно. (Заметим в скобках, что компания здравствует и ныне, в XXI веке.)
Осенью 1923 года положение компании стало критическим, казалось, она обречена на гибель. Но пришел на помощь прославленный русский композитор и пианист Сергей Рахманинов — он купил акций компании на пять тысяч долларов и согласился стать ее вице-президентом. Дело было спасено, и люди заработали с новым приливом энтузиазма.
Как известно, первый набросок вертолета сделал еще Леонардо да Винчи в 1489 году. Есть разработки вертолета и у Михаила Ломоносова. В 1928 году патент на свой вертолет зарегистрировала в Британии княжна М. Юсупова. Вообще говоря, история мирового вертолетостроения пестрит фамилиями русских инженеров и в XIX и в XX веке. Ведущую роль в теории и практике мирового вертолетостроения сыграли в XX веке такие русские эмигранты, как Д. П. Рябушинский, В. С. Маргулис, И. И. Махонин, Н. И. Флорин, Б. В. Сергиевский, К. Л. Захарченко, А. А. Никольский и многие другие, не настолько всемирно признанные, но довольно крупные русские ученые и конструкторы.
С начала XX века активные попытки построить многовинтовой вертолет не без успеха предпринимались во Франции, Германии, Англии, США. Так, например, 17 апреля 1923 года четырехвинтовой вертолет конструкции соратника Сикорского русского инженера Г. А. Ботезата поднял в воздух четырех пассажиров. В дальнейшем многовинтовые вертолеты не зарекомендовали себя как достаточно надежные, и пальма первенства перешла к одновинтовым машинам Сикорского. Во время Второй мировой войны они проделали много полезной работы по спасению людей, техники, разведке в тылах противника, по обнаружению подводных лодок и т. д. В Европу американские военные вертолеты Сикорского, заказанные британскими вооруженными силами, прибыли из США в ноябре 1943 года на палубе британского транспортного судна «Дагестан».
— У меня муж тоже был летчик, — неожиданно сказала Мария.
— А почему был?
— Он погиб в воздушном бою в сорок втором, пошел на таран немецкого бомбардировщика. Над Ла-Маншем.
— О, вот об этом я точно читал в американской газете. Помню заголовок: «Таран над Ла-Маншем». Царство ему небесное! — перекрестился Павел.
— Царство небесное! — перекрестилась и Мария.
— Он был француз?
— Да. Его звали Антуан.
— Достойный человек, — задумчиво сказал Павел. — Война в первую очередь берет лучших…
Наконец они крепко уснули — опустошенные, звенящие от блаженного напряжения и взаимной нежности.
Мария проснулась от страха — она протянула руку, чтобы обнять Павла, и рука ее оцепенела в пустоте. Она открыла глаза, присмотрелась в темноте, ощупала постель — нет, никого с ней не было. Мария вскочила на ноги, пробежала к окну, резко отодвинула портьеры: спокойный ровный свет пасмурного октябрьского утра залил спальню. Не было ни одежды Павла на стуле, ни его желтых ботинок у кровати, не было даже его следа… Кое-как попав в рукава халата, босая, она выскочила в темный коридор, тишина стояла в квартире оглушающая. Чутко прислушиваясь, Мария пошла из одной комнаты в другую — никого. Вот наконец и гостиная, большие напольные часы в виде готической башни показывают ровно десять, но почему-то не бьют. Странно. Мария подождала минутку, но часы так и не ударили.
Дверь кухни была закрыта, но и за ней тишина.
Собравшись с духом, она распахнула кухонную дверь.
Нюся и Павел сидели за кухонным столом и играли в карты. Фунтик, обычно садившийся только у ног Марии, скромно сидел у ног Павла.
Мария подошла к ним простоволосая, оказывается, заплаканная. Когда успела заплакать, она и сама не знала.
— Вы что делаете? — растерянно спросила Мария, глядя на игроков с картами в руках.
— В подкидного дурака играем, — спокойно отвечал Павел, — Нюся меня уже два раза обставила.
— А часы почему не бьют?
— Я бой отключил, чтобы они тебя не будили.
Фунтик встал и, застенчиво отводя глаза, завилял хвостом с белой кисточкой на конце.
— Привет, предатель! — засмеялась, глядя на него, Мария. — А вы, картежники, готовьте завтрак и сварите хороший кофе!
— Будет сделано, мадам! — козырнул Павел, а тетя Нюся, загадочно улыбаясь, пошла с червовой десятки.
Невольно заглянув в их карты, Мария отметила, что на руках у Павла дама треф и дама бубен, — это ее успокоило окончательно. «Трефовая — тетя Даша, а бубновая — я, когда-то в ранней молодости я ведь была светло-русая».
XXV
Не зря в разговоре с тетей Нюсей Мария сказала: «Мы, считай, ровесницы, — тебе пятьдесят семь, мне сорок три. У нас с тобой всего четырнадцать лет разницы. Как у меня с моей младшей сестренкой Сашенькой. Сейчас ей двадцать девять — взрослая женщина. Так что мы и с тобой, и с ней, считай, бились, бились — поравнялись. Вот так она, жизнь, летит и сметает всех в одну кучу, меняет все наши ранние представления, в том числе и о возрасте. Хотя в душе нам всем по шестнадцать».
Не случайно она сказала так тете Нюсе. Не случайно запало ей в душу сообщение Франс Пресс о землетрясении в неведомом ей Ашхабаде. Все не зря в этой жизни, все переплетается и скручивается самым причудливым образом. Сказав походя о том, что «бились, бились — поравнялись», Мария Александровна даже и вообразить себе не могла, насколько попала в точку. Волею Творца и игрой судьбы линии жизни сестер Марии и Александры в октябре 1948 года вдруг феерически сблизились. Преодолев тысячи километров пространства, заселенного миллионами незнакомых им людей, сестры вдруг оказались на одной черте, в абсолютно зеркальной ситуации. В один и тот же день и старшая и младшая вдруг встретили своих любимых, казалось, навсегда канувших в Лету. Хотя Париж и Ашхабад отделяли не только тысячи километров, но и разные уклады жизни по обе стороны железного занавеса, несмотря ни на что существо события, происшедшего в жизни давным-давно разлученных сестер, было одно и то же. Не зря ведь написал Пушкин: «Бывают странные сближения».
Разница во времени между Парижем и Ашхабадом всего три часа. Так что, когда 10 октября в половине одиннадцатого утра по среднеевропейскому времени Мария Александровна вернулась на кухню к завтраку, в Ашхабаде была половина второго дня и команда хирурга Папикова так же, как Мария на кухню своего особняка в Париже, вошла под брезентовый навес сделанной специально для них столовой в палаточном городке под Ашхабадом, правда, не к завтраку, а к армейскому обеду.
На завтрак в Париже были большие чашки кофе со сливками и свежие круассаны с душистым нормандским сливочным маслом и абрикосовым джемом; а на обед в Ашхабаде — украинский борщ со злым красным перцем по желанию, жаренная на углях баранина и холодная московская водка в запотевшей бутылке.