После приема в ратуше решено было посетить госпиталь и навестить раненых офицеров. Во время этой поездки пули Гаврилы Принципа настигли эрцгерцога Франца-Фердинанда и его супругу Софию. На судебном процессе австрийская сторона утверждала, что в заговоре участвовало правительство Сербии, однако суд не сумел документально доказать, что Г. Принцип и его сообщники были сербскими агентами.

Гаврилу Принципа приговорили к 20 годам тюремного заключения и 28 июня каждого года переводить его в тюремный карцер, где стояла только деревянная кровать без тюфяка. Такой же приговор был вынесен Н. Габриновичу, Т. Грабечу, Васо Кубриловичу и другим заговорщикам. Данило Илич, Велико Кубрилович, Н. Керович, Н. Иованович и Я. Милович приговорены к смертной казни через повешение, Митар Керович — к пожизненному тюремному заключению. Впоследствии для Н. Керовича и Я. Миловича смертная казнь была заменена пожизненным тюремным заключением, но распад в 1918 году Австро-Венгрии освободил их вместе с остальными участниками сараевского процесса, и толпа приветствовала освобожденных узников, как мучеников за сербское дело.

В декабре 1914 года Г. Принципа, Н. Габриновича и Т. Грабеча из сараевской тюрьмы перевели в крепость Терезиенштадт. Здесь Г. Принцип познакомился с доктором-психиатром М. Паппенгеймом, который сумел завоевать доверие заключенного и убедить его в том, что он — не шпион. Несколько разговоров с узником записал доктор, так как у самого Г. Принципа уже не было сил держать карандаш.

Все время в одиночном заключении. Три дня тому назад сняли цепи. Ночью спит обычно четыре часа. Много грезит о жизни, о любви, не волнуясь. Думает обо всем, особенно о положении его страны. Кое-что слышал о войне. Слышал трагическую весть, что Сербия не существует. Моему народу приходится тяжело. Мировая война не замедлила бы прийти и без этого [78] [То есть без убийства Франца-Фердинанда]. Был идеалистом, желавшим отомстить за народ. Мотивы — месть и любовь. Вся молодежь была в таком революционном настроении. Брошюры анархистов призывали к убийству. Теперь смотрит иначе; думает, что социальная революция возможна во всей Европе, так как вещи меняются… С ним обращаются неплохо. Все относятся корректно. Но месяц назад совершил попытку самоубийства. Хотел повеситься на полотенце. Глупо надеяться. Рана на груди и на руке. Жизнь, подобная той, которую он ведет, невозможна. В тот день (5 декабря 1914 г. — Ред.) в 12 часов дня он не мог есть, был в плохом настроении. Внезапно пришла в голову мысль повеситься. Если бы он имел возможность, то выполнил бы. Думает о родителях и о других, но от них нет известий. Тоска. Во время покушения был ранен в голову, в спину и по всему телу. Принял цианистый калий, но был слаб, и его вырвало. Запись 7 мая 1916 года сделана в тюремной больнице:

По просьбе доктора М. Паппенгейма узник написал ему на память несколько строк. Он писал с большим трудом, еле держа перо и трижды прекращая писать от слабости.

По одному случаю мы в кругу товарищей говорили о вопросе, который Кропоткин поставил в своем "Благосостоянии для всех". Что будут делать анархисты в случае социальной революции? Мы все приняли это больше за фразу старого анархиста, чем за серьезное, что подобная революция была возможна в то время. Но, тем не менее, мы все спорили об этой революции и почти все допускали, что такая революция возможна, хотя, согласно нашим убеждениям, сначала во всей Европе между народами должны быть созданы отношения, в которых уравнивались бы все различия. Через полторы недели доктор записывал. Рана хуже, выглядит плохо. Самоубийство каким-либо надежным способом невозможно. "Ждать конца". Покорился, но в действительности не очень огорчен… Иногда в философском настроении, иногда в поэтическом, а иногда и совершенный прозаик. Думает о человеческой душе: что существеннее в человеческой жизни — инстинкт, воля или дух? Что движет человеком? Если бы он мог хотя бы 2–3 дня читать, то мог бы думать более ясно и выражаться лучше. Месяц ни с кем не говорил. Запись 5 июня 1916 года: "Когда придет разрешение, рука будет ампутирована. Обычное настроение покорности".

В 1916 году немецкий поэт Ф. Верфель видел в крепости Терезиенштадт другого узника — Н. Габриновича.

Г. Принцип, Т. Грабеч и Н. Габринович умерли в тюрьме в 1917 году от туберкулеза и недоедания. Времена военных пайков тяжело отразились на всех жителях Австро-Венгрии, и, конечно, государственных преступников никто не хотел щадить или оберегать. Их уморили медленной голодной смертью, но в гуле военных орудий Европа даже не заметила этого. "Мальчики, вызвавшие своим выстрелом войну", уже никого не интересовали.

Г. Принцип и раньше был слаб здоровьем и еще до покушения на Франца-Фердинанда болел острой формой туберкулеза. Даже при хорошем уходе и благоприятных условиях он мог только отсрочить свою смерть, двое же других были вполне здоровыми и физически нормальными людьми, однако при смерти они выглядели настоящими скелетами, потерявшими человеческий облик…

Несколько лет назад в Санкт-Петербурге были торжественно захоронены останки царской семьи, но до сих пор не утихают споры, действительно ли они принадлежат "мученикам Ипатьевского дома". Однако исторической пеленой скрыто и много других тайн, происшедших с последним русским императором Николаем II и его родными после Февральской революции. Тайны породили много различных версий и предположений, например, до недавнего времени мало кто знал, что, подписав отречение, император на пути из Пскова в Могилевскую ставку попытался его аннулировать и снова возложить на себя монаршую власть. В Петербурге тотчас стало об этом известно, и по прибытии в Царское Село император и его семья были арестованы.

Была ли у царской семьи возможность уехать за границу? Когда она находились под арестом в Царском Селе, секретную миссию по отправке ее через Финляндию в Швецию предлагал организовать генерал Маннергейм, находившийся тогда на русской службе и беззаветно преданный государю. Вывезти царскую семью в "тайном эшелоне" было нетрудно, но А. Ф. Керенский на это не пошел, так как бегство императора сразу после Февральской революции привело бы Временное правительство к краху.

По дипломатическим каналам велись переговоры об отправке Николая II с семьей в Англию, и все как будто было уже подготовлено. Но британский премьер-министр Ллойд-Джордж сыграл в этом деле резко отрицательную роль. В марте 1917 года в войну на стороне Антанты вступили США, и в Лондоне очень дорожили сохранением хороших отношений с новым союзником. А из США в адрес английского правительства шли потоки писем с требованием не принимать на Альбионе бывшего русского императора. И Временному правительству из Лондона была направлена шифровка, в которой говорилось, что приезд низложенного российского императора в Великобританию "сейчас крайне нежелателен".