Спасала его в заключении только работа. Болезнь, неудачи, несчастья Ф. М. Аруэ настолько заменил книгами, пером и свободой духа, что ему временами даже удавалось забывать о разочарованиях и невзгодах. Он задумал большую эпопею „Лига“, впоследствии получившую название „Генриада“, которую начал писать (по собственному своему признанию) в порыве энтузиазма, почти без размышления… и без большой надежды на возможность ее закончить. В тюрьме он окончательно отделал и трагедию „Эдип“, хотя ему не давали ни бумаги, ни чернил. Но в подобных ситуациях человек оказывается очень изобретательным, и Ф. М. Аруэ писал свои стихи карандашом между строчками одной книги.

В Париже узника не забывали, хотя чаще всего говорили о нем зло, и пророчили, что он больше не увидит дневного света и что его заключили в Бастилию навечно. Однако хлопотали о нем и покровители, и 11 апреля 1718 года поэт вышел из тюрьмы. Осенью того же года состоялось первое представление его первой пьесы. Трагедия „Эдип“, которую автор впервые подписал фамилией „де Вольтер“, имела шумный успех. Критика объявила его достойным преемником Корнеля и Расина, теперь он — писатель, обласканный герцогом Орлеанским. Разве иначе позволил бы регент посвятить трагедию своей супруге, назначил бы автору ежегодное вознаграждение в 2000 ливров, пожаловал бы золотую медаль?

При аудиенции регент спросил Вольтера, хорошо ли ему работалось в Бастилии и можно ли надеяться, что пребывание его там послужило на пользу литературе? Вольтер поблагодарил герцога за то, что тот взял на себя заботу о средствах к его жизни, однако при этом добавил: „Но Ваше Высочество, я умоляю Вас не заботиться впредь о моей квартире“.

Казалось, что блестящая карьера Вольтеру обеспечена. Он пользовался славой, материально был обеспечен, его принимали в самых аристократических салонах, но близость к высокопоставленным особам часто оказывалась опасной даже для самых знаменитых писателей и артистов. Хотя под напором общественных сил дворянство и открывало двери своих салонов перед талантливыми выходцами из буржуазных низов, однако в глубине души многие смотрели на них свысока. Живой и остроумный Вольтер со своим дерзким языком и манерой держаться независимо повсюду занимал первое место и привлекал к себе всеобщее внимание. Все это задевало самолюбие графов и герцогов, блиставших только титулами, и некоторые из них решили проучить заносчивого поэта и показать, что автор „Эдипа“ и других произведений не ровня им. То, что для высшего света он оставался Аруэ, а не де Вольтером и что его громкая слава ничего не значила, откровеннее других высказал кавалер де Роган Шабо.

Однажды кавалер встретил Вольтера в опере и позволил себе такое обращение: „Месье де Вольтер, месье де Аруэ, как же вас зовут?“ Ответ Вольтера на пренебрежительное обращение кавалера был еще злее и сильно задел де Рогана. Существует несколько версий этой словесной дуэли. По одной из них, Вольтер будто бы ответил: „Я начинаю свою фамилию, а вы свою кончаете“. По другой — кавалер встретил Вольтера не в опере, а в театре „Комеди франсез“, и обратился к нему без частицы „де“ и даже не назвал „месье“. Вольтер спросил, почему тот себе это позволяет, на что де Роган будто бы презрительно сказал: „Потому что вы присвоили себе фамилию, которая вам не принадлежит“. На это поэт ответил: „Зато я ношу свою фамилию, между тем как вы раздавлены своей“. По третьей версии поэт выразился еще красноречивее: „Я не волочу за собой своей великой фамилии, а делаю честь той, которую ношу“.

Через несколько дней, когда Вольтер обедал у герцога Сюлли, три лакея де Рогана Шабо вызвали его на крыльцо и избили палками. Рассказывают, будто сам де Роган сидел в это время в карете, наблюдая за экзекуцией и изредка вскрикивая: „Не бейте его по голове! Из нее еще может выйти что-нибудь путное!“ Вырвавшись из рук лакеев, Вольтер бросился к герцогу Сюлли, с которым его связывала давняя дружба, и попросил его пойти с ним в полицию, чтобы заявить о случившемся. Но герцог наотрез отказался сопровождать поэта, сославшись на то, что торопится в театр. Да и что, собственно, произошло? Сущий пустяк — аристократ избил поэта… Герцог не заступился за оскорбленного друга, как не сделали этого и другие высокопоставленные друзья Вольтера.

Поэт не владел шпагой, но сразу же вызвал обидчика на дуэль, несмотря на неравенство состояний, что в те времена играло большую роль. Вольтер послал де Рогану вызов, который тот лицемерно принял, но для собственной безопасности прибег к защите властей. Поэт отомстил кавалеру едкой сатирой, после чего Роган де Шабо по-настоящему рассвирепел, и дело приняло такую огласку, что в него вмешалось правительство. Верным поэту в этой ситуации остался только Тьерио, сам вызвавшийся стать секундантом. О „безумии“ Вольтера, добивавшегося поединка, и о том, как кавалер всячески избегал дуэли, свидетельствуют многие письма и воспоминания современников.

Из-за происков де Рогана полиция установила за Вольтером слежку, а потом и вообще упрятала его в Бастилию. Лишь один аристократ поднялся выше своей среды, это был маршал Виллар, который в своих мемуарах писал:

На этот раз пребывание Вольтера в тюрьме было непродолжительным, так как власти были заинтересованы в том, чтобы убрать этого беспокойного человека из столицы. Поэт беспрестанно жаловался, осаждал письмами государственного секретаря, комиссара полиции, своих друзей и подруг. После Бастилии Вольтера выслали в Англию, но мысль о дуэли не оставляла поэта и в Лондоне. Он тайно приезжал в Париж, чтобы драться с де Роганом, но тот всегда скрывался…