Шрифт:
Невольно взор его все время притягивался к двери корабельной клиники.
— Вы можете все коренным образом поменять, правда?
На самом деле это не был вопрос.
Череп улыбнулся предвещающей улыбкой.
— Несколькими способами, — ответил Кулак. — Некоторые даже… восхитительны.
Марши вздрогнул, сильнее запахнувшись в халат. Он достаточно видел работы Кулака, чтобы представить себе, что этот скелет сочтет восхитительным.
— Совесть у вас есть?
— Нет, — ответил Кулак вполне серьезно и ничуть не гордясь. — Зачем мне носить… в носу кольцо… чтобы меня можно… было за него водить?
У Марши было искушение развить эту тему, но последнее, что ему хотелось бы слышать, это что он мучился из-за всего ради ничего. Что любое чувство ответственности и даже вины — самообман.
Он двигался вперед, продолжая донимать Кулака рассеянными вопросами. Кажется, у старика есть только одна слабость — его самодовольная вера в себя, в свое превосходство была так велика, что он не мог устоять против искушения еще сильнее обострять инфернальные игры, вкладывая в руки оппонента возможную победу, но так, чтобы тот даже об этом не знал. Бросая таинственные намеки или целые ответы, сформулированные так, что они казались вопросами.
— Есть ли… есть ли шанс, что вы мне дадите пароли доступа ко всему, что вы украли с Ананке?
Доводящая до бешенства ухмылка стала шире:
— Да. Если… буду заинтересован.
Ответ застал Марши врасплох. Он ожидал хитрой уклончивости.
— Чего вы хотите?
— Кой-чего такого… что будет мне… еще приятнее.
Марши знал, что сейчас от него ожидается вопрос, чего старик хочет, и потому он шагнул в сторону:
— Вы не в том положении, чтобы потратить хоть что-то из своих приобретений, — указал он вместо того, чтобы спросить, и заставляя себя улыбнуться. — Вы их с собой не возьмете.
— Может быть, и нет. — Костлявая рука отмахнулась. — Многое… что я накопил… останется… и многое никогда… даже не откопают. Не слишком хороший… памятник… но не могу себе представить… чтобы слишком многие… хотели воздвигнуть… монумент в мою честь.
— А что еще вы оставляете после себя?
Марши мог бы заметить, что памятником Кулаку будет след разрушений, несчастий и смертей, оставленный им на своем пути. Какие ужасы он сотворил до прибытия на Ананке? Какой оставил за собой прокос?
На Ананке женщина по имени Элиза Пенгборн начала составлять список погибших за время правления Кулака. Там было уже почти триста имен, когда Марши улетал, и еще не все жертвы были пересчитаны. Он мог напомнить об этом Кулаку, но старый архитектор мерзости наверняка только поблагодарил бы и впал в ностальгические воспоминания.
— Неиспользованная сила, — прохрипел Кулак, будто называя вспомненную возлюбленную. — Я даже сейчас еще… силен. Несколькими словами… я мог бы вызвать… крах империй. Мог бы сокрушить могучих… под пяту свою… хотя сейчас не могу… даже стоять.
Снова время искушения. Марши не думал, что это пустое хвастовство. Этот монстр работал на правительства и корпорации до того, как страшным хищником обрушиться на Ананке. Наверняка он вынюхал каждую их слабость и пожимал руки каждому скелету у них в шкафу, обеспечивая себе возможность свалить их, если возникнет у него необходимость — или даже каприз.
— Вы действительно любите разрушать?
Кулак посмотрел на него, подняв одну кустистую бровь, будто удивившись такому непроходимо глупому вопросу.
— Я люблю… изменять что-нибудь. Это так просто… что непреодолимо. Что до других… Дни Рима были сочтены… раньше чем рухнула… его империя и рассыпалась… его великая работа. Разрушение… как и красота… в глазах смотрящего.
Ни с чем из этого он не мог — да и не стал бы — пытаться спорить. Надо было попробовать другой подход.
— А вы себе нравитесь такой, как вы есть?
Кулак хитро улыбнулся:
— А вы? — В голосе его зазвучала снисходительная нотка. — По крайней мере… я не такой, как… другие меня… заставляют быть… не играю слепо… навязанную мне… роль дурака.
Марши ощутил холодок, поняв, что Кулак только что сказал ему что-то важное. И поглядел на старика в упор.
— Что вы хотите этим сказать?
— Очевидно! — В гнойных глазах блеснуло злобное веселье. — Разве нет? Ха-а-а-а-а.
Марши облизал губы.
— Говорите.
Кулак мотнул головой — еле заметно, но достаточно твердо.
— Эта игра играется… ход за ходом. Сейчас ваш ход… дорогой мой доктор.
Так я изображаю из себя дурака? А в чем?
Он тряс головой, морщась от усилий сосредоточиться. Нет, Кулак говорил не совсем так. Я играю роль дурака, которую мне назначили? «Назначили» — вот ключевое слово, в этом Марши был уверен.
Он прислонился к спинке стула, барабаня по столу металлическими пальцами в такт мечущимся мыслям.