– А это кто? – спрашивает он Луизу, с нежностью и бесстыдствомглядя на Александра.

– Мой сын, – отвечает Лу, – Александр. Он на год старше Хани. Они очень дружат.

– Привет, Александр. Симпатичный мальчишка, весь в маму, – сюсюкает дамский угодник.

– Ой, вы только посмотрите на этого сердцееда. Фрэнк, пора бы научиться новым приемам, – язвлю я.

– Что? – притворно недоумевает Фрэнк, но сам при этом посмеивается. – Я правду говорю.

– Хи-хи. – Раскрасневшаяся Луиза в полном восторге.

Отчего у дерзких, умных, взрослыхженщин пропадает воля и сердце выскакивает из груди от счастья, как только кто-нибудь отпустит в их адрес ничтожный комплимент? Вот, к примеру, Луиза: очень красивая женщина, наверняка каждый день слышит в свой адрес приятные слова и уж могла бы к этому привыкнуть за столько лет. Но нет, все так же трепещет. Господи, как меня это раздражает.

Я демонстративно вздыхаю, протискиваюсь мимо них к вешалке, вешаю пальто и направляюсь в гостиную. Фрэнк с Луизой и не думают следовать за мной, – видимо, уже корни в прихожей пустили.

– Эй! – кричу я. – Обедать кто-нибудь собирается? Луиза, я ставлю кассету про Анжелину Балерину. Пойдет? Или Алексу больше нравится “Боб-строитель”?

– Боб! – вопит Алекс с восторгом и влетает в комнату. – Боба, пожалуйста.

– Боба, пожалуйста, – повторяет, словно эхо, Луиза, входя следом. Я слышу, как Фрэнк поднимается по лестнице. – Это его любимый мультик.

– Лу, тебе жарко? – Ее кардиган, еще пару минут назад застегнутый доверху, сейчас фактически распахнут и держится всего на паре пуговиц, открывая обзор на высокую грудь и (уж конечно) совершенно плоский живот.

– Вообще-то да, есть немного, – вызывающе говорит Луиза. – Наверное, от прогулки.

– Наверное, – пожимаю я плечами.

По правде говоря, тут очень холодно, о чем явно свидетельствуют Луизины соски.

– Ну ты и бесстыжая, – шепчу я ей.

– У него такие длинные ресницы, – подмигивает Лу. – И такоймужественный подбородок, – вожделенно шепчет она.

– Не замечала.

– Стелла, он такой чудесный. А ты не...

– Против? Нет. И кстати, успех обеспечен.

– Купили что-нибудь на обед? – спрашивает Фрэнк из дверей.

Вот черт! И давно он там стоит? Я смотрю на него как ни в чем не бывало. Лицо у него непроницаемое. Пуаро хренов.

– Есть вино, в холодильнике полно еды, – отвечаю я.

Фрэнк отправляется проводить ревизию на кухне. У него во всем большой аппетит. Я снова шепчу Луизе:

– Но на твоем месте я бы не ожидала от него обручального кольца. Короче, я тебя предупредила – он конченый бабник.

– Ууу... – Луиза ежится от удовольствия. (Тоже загадка: ну почему дерзким, умным, взрослым женщинам так нравится, когда им говорят, что их обожаемый – гад и бабник? Вероятно, срабатывает какой-то изощренный материнский инстинкт. Гадость какая.) – Боже, Стелла, не могу поверить, что ты так его недооценила. В смысле внешности.

– Я могу приготовить макароны с горошком и брынзой, – кричит Фрэнк с кухни.

– Боже! Он еще и готовит! – стонет Луиза.

– Как хочешь, – кричу я в ответ.

– Отлично, спасибо, – восторженно вопит Луиза.

– А дети будут это есть? – спрашивает Фрэнк, снова входя в комнату.

– А почему нет? Как думаешь, Лу?

– Конечно, будут. Знаешь, Рэйнбоу недавно приходила к нам на чай, и оказалось, что она ест только чипсы. В буквальном смысле. И еще шоколад.

– Терпеть этого не могу. Ох уж эти англичане.

– Ну, ничего не поделаешь, если ребенок от всего нос воротит, – говорит Лу.

– Еще как поделаешь. Естественно, некоторые продукты дети любят больше других.

Но позволять ребенку есть только вредную ерунду из банок и пакетов – полный идиотизм. Сначала кормят детей всякой дрянью, а потом удивляются, что те лет до тридцати не знают, что такое баклажан, и за границу ездить боятся – там, видите ли, еда “странная”.

– Настроение у тебя сегодня просто отличное, – замечает Фрэнк. – Так и светишься добротой и очарованием.

– Пойду открою вино. – Проигнорировав его, я важно шествую на кухню.

Но Фрэнк прав. Я была в прекрасном расположении духа, пока он не начал заигрывать с Луизой, а она на это не купилась. Откупориваю бутылку белого бургундского и наливаю себе бокал. Я как чувствовала, что это случится – попросила Мэри, начиная с сегодняшнего дня, приходить по четвергам после обеда, поскольку утром мы с Хани ходим в детский сад. Она придет к двум, значит, я могу напиться в обед и с чистой совестью бездельничать до вечера, не волнуясь за Хани. (И это хорошо, потому что сегодня ночью Хани спала в моей постели, хотя “спала” – не самое подходящее слово. Она болтала, хихикала и ерзала под одеялом до самого утра. Я обожаю, когда она такая. Люблю целовать ее влажную макушку, когда она, угомонившись, засыпает крепким сном. Но утром чувствую себя кошмарно – невыспавшейся и разбитой.)