Утром папа как следует набрызгался одеколоном и сказал, что надеется быть в школе часам к трем, как раз, когда ученики разойдутся и можно будет поговорить с Жанной Аполлоновной и произвести на нее приятное впечатление.

В школе я предупредил Жанну Аполлоновну, что папа обязательно зайдет к ней сегодня, чтобы поговорить о жизни класса и моем воспитании, а сам поскорее смылся домой сразу после шестого урока.

А дальше вот что было.

Поскольку полдня папа находился на работе и занимался всякими важными делами, он как-то замотался. (Взрослые обожают это слово. А спроси их, во что замотался или чем замотался, ни за что не смогут ответить.) Замотавшись, папа потерял листочек с именем-отчеством Жанны Аполлоновны, перепутал, в каком я классе, не смог толком объяснить, куда идет, и чуть не подрался с охранником.

Наконец ему удалось прорваться вовнутрь. Тут его сбила с ног ватага первоклассников с продленки, которые мчались в столовую на бесплатный полдник – пить молоко с черным хлебом. Папа, можно сказать, чудом уцелел и от испуга неожиданно вспомнил номер кабинета Жанны Аполлоновны.

Но теперь, после общения с охранником и встречи с малышней, у папы был совсем растерзанный вид, и он зашел в туалет привести себя в порядок.

В туалете папа зачитался надписями на стенах и с возмущением пришел к выводу, что многие слова не только на английском, но и на русском написаны с ошибками.

Папа приосанился и зашагал прочь из туалета, торопясь поскорее высказать Жанне Аполлоновне свое беспокойство по поводу преподавания языков и вообще по всем поводам.

Папа поднимался по лестнице и озирался по сторонам, опасаясь, как бы не выскочили еще какие-нибудь дети.

В это время из-за угла на него набросилась дама.

– Ну, наконец-то! – закричала она. – Мы вас ждем, ждем, а вы все не идете и не идете!

Бедный доверчивый папа почему-то решил, что это и есть наша Жанна Аполлоновна, и послушно пошел с ней. Она привела его в класс, а там – целая толпа полуголых восьмиклассниц, из обоих восьмых. Оказывается, у старших классов в этот день был медосмотр, и папу по ошибке приняли за опоздавшего подросткового врача из нашей поликлиники.

Папа еле отбился от восьмиклассниц, принял успокоительное и уже прицельно пошел к Жанне Аполлоновне.

Идет по коридору, а наш учитель по истории Отечества, Ефим Яковлевич, что-то такое на потолке чинит. То ли лампочки вворачивает, то ли пятно от протечки ликвидирует. Он у нас страшный рукодельник, на него вся школа не нарадуется, никаких слесарей вызывать не надо. Словом, Ефим Яковлевич на потолке что-то мастерит, штукатурка вниз сыпется – прямо папе на голову.

Бедный папа уже ослаб от происшествий и ничего не сказал Ефиму Яковлевичу – ни про штукатурку, ни про нашу школу, ни про всю историю Отечества.

С головой, полной штукатурки, папа кое-как дополз до нашего класса, вежливо постучал и открыл дверь.

Жанна Аполлоновна с Ларисой Викторовной примеряли пляжные шлепанцы, потому что уже весна и вообще скоро лето.

И тут – то ли лобстер с одуванчиками подействовал и папин организм резко омолодился, то ли Жанна Аполлоновна тоже за свой рабочий день здорово замоталась, то ли она просто была без очков – она увидела, что папа в дверь заглядывает, и усталым таким голосом ему говорит:

– Мальчик, ну что ты тут ходишь? Что тебе надо? Сколько раз повторять – олимпиада по географии в следующий четверг!

Папа ничего не ответил, просто ушел и поскорее позвонил на работу – предупредить, что берет недельный отпуск и уезжает в оздоровительный центр для людей, переживших сильные нервные потрясения.

А нам с мамой папа вечером сказал:

– Ноги моей больше там не будет! Сами ходите в свой сумасшедший обезьянник номер тридцать – семьдесят шесть.

Ну и зря, между прочим. Мы с мамой любим нашу школу. Смешная она у нас.