Когда Алексей Белянин со своей группой и героем дня Ярангом достиг городской окраины, первое, увиденное им, было расстроенное лицо вестового, мчавшегося навстречу. Через несколько минут они уже стояли перед своим командиром Степаном Николаевичем Таланцевым. Командир был чернее тучи.

Городок находился в руках партизан. Операция и здесь прошла так, что лучшего желать было нечего. Выяснилось, однако, что на рассвете, как раз когда отряд выступил к городу, всех заключенных увезли в неизвестном направлении. Тюрьма и гестаповский подвал были пусты. Освобождать и спасать было некого.

Опоздали! Эта мысль могла свести с ума.

Тут же, в разбитом, и испрострелянном здании бывшего гестапо, из которого еще не успели выветриться запах казенщины и пороховых газов, Степан Николаевич собрал военный совет.

Совещались стоя, никто не присел. На счету была каждая минута, секунда. Захватчики в соседнем районном центре могли хватиться и выслать помощь. Вряд ли миновал их ушей отдаленный гул взрыва. Да и перерезанная и молчавшая уже не менее часа телефонная связь не могла остаться незамеченной.

Нашелся житель, видевший, как увозили заключенных. Ему удалось подсмотреть, рискуя головой. По его словам выходило, что отправлялись машины с большой поспешностью, гитлеровцы были злые, подгоняли; однако вскоре грузовики вернулись обратно, и уже пустые.

Пустые? Это ударило, как громом.

Степан Николаевич поседел в это утро. Надя… единственная дочь… Что скажет жена, когда встретятся? Не уберег…

А может быть, угонят на запад, в Германию, или другое место, где оккупанты чувствуют себя в большей безопасности? Да нет, зачем обманывать себя… У ворот дома и во дворе уже толпится народ, родственники арестованных. Слышится плач, проклятия фашистским убийцам.

Но тут свидетель, уже пожилой и слегка глуховатый мужчина, дополнил показания, сказал, что грузовики прибыли совсем порожняком, даже без солдат охраны. Если бы арестованных расстреляли, конвоиры бы вернулись.

— Живы они! Честное партизанское, живы! — раздался внезапно голос.

Присутствующие, как по команде, повернулись в сторону говорившего. Все враз оживились.

— Что ты хочешь сказать, Денисыч? — спросил Таланцев, и у него в глазах мелькнула надежда.

— Распутица сейчас. А дороги наши — известно… Колесному транспорту не пройти. Застряли они, факт, всех высадили и дальше погнали пешком, а машины обратно вернули. Вот и весь сказ.

Слова Денисыча были бальзамом на душу. Ведь в самом» деле, дорога — море воды и грязи. Недаром даже военные действия затихают иной раз в такую пору. Что, если так?

— Тут шофер один уцелел ихний, — подал кто-то голос из угла. — Прятался, сейчас нашли. Можно допросить…

— Шофер? Что же вы молчали? Давайте сюда!

Привели шофера. Вид помятый. Вложили, видно…

— Алексей, спроси его, далеко ли отвез арестованных, — предложил Степан Николаевич.

Алексей перевел. Немец что-то торопливо залопотал.

— До Кривой балки, говорит…

— До Кривой балки? Это где дорога спускается под гору? — показал он уклон жестом.

Лупоглазый пленный услужливо закивал:

— Их не расстреляли? Пиф-пиф? — Таланцев изобразил, как стреляют из ружья. Немец торопливо задергал головой:

— Наин, найн! — и опять залопотал, торопясь чистосердечным признанием спасти себе жизнь.

— Говорит, доехали до Кривой балки, там застряли, еле потом вытащили машины. Наших дальше погнали пешком, а им приказано было вернуться назад.

— Кто конвоирует?

— Полицейские и охрана.

— Много?

Солдат назвал примерную цифру.

— Я что сказал? — вставил Денисыч. — Все точно!

— Так. До Кривой балки… — размышлял вслух Степан Николаевич. — Если дальше их погнали своим ходом, то… — Он посмотрел на часы и принялся высчитывать. — Очень далеко не могут уйти…

— Факт, не могут, — подтвердил Денисыч.

— Будем пытаться? — повел взглядом по лицам Степан Николаевич.

Решение было единодушным. Да и вопрос такой был не нужен: спасать или не спасать своих!

Тут же отобрали самых выносливых и быстрых на ходу. Денисыч взялся вести. Идти требовалось напрямую, без проезжих дорог, лесными тропами, чтобы предельно сократить путь, да поспешая так, чтобы пар из ноздрей! Иначе — бесполезно. Двигаться по дороге нельзя было еще потому, что существовала опасность нарваться на гитлеровские войсковые заслоны.

Степан Николаевич хотел сам возглавить отряд, но вдруг схватился рукой за грудь, краска отлила от лица. Сердце. Оно пошаливало еще с гражданской войны. Большая нагрузка выпала ему за последнее время. Чего стоило одно нынешнее утро!