И вот преданная собачья натура!.. Плачущий, с залитыми йодом и кровью ушами, щенок попищал-попищал и полез искать утешения на коленях у своего мучителя-хозяина. Уши скоро зажили и приняли свою настоящую форму — стали остроконечными, стоячими, всегда направленными вперед, как будто собака находилась в состоянии непрерывной настороженности.

С возрастом менялся весь облик Джери. Исчезла неестественная худоба, стал осмысленным взгляд маленьких круглых глаз, которые из светло-серых стали голубоватыми с большим серым зрачком, все тело налилось и сделалось упругим. К двум годам Джери превратился в великолепный экземпляр своей породы. Он был высок, громаден, под черной атласной шкурой ходили упругие мускулы. Люди и теперь останавливались на улице, чтобы посмотреть на собаку, но уже с другим чувством, не скрывая своего восхищения.

Джери, как все доги, лаял редко, на людей бросался еще реже, но Вера и Алексей знали, что можно на него оставить весь дом и не пропадет ни одна вещь. Мощные челюсти, грозный взгляд (таким он казался всем посторонним) и огромные размеры его тела могли привести в трепет кого угодно.

Двух сунувшихся однажды в квартиру бродяг он напугал так, что они не помнили, как выскочили со двора, потеряв шапку. В другой раз, вечером в пустынном переулке, на Алексея набросились двое хулиганов; Джери одного повалил, а другого, пытавшегося сопротивляться, так искусал, что его пришлось отправить на машине «Скорой помощи» в больницу.

Джери был трогательно предан воспитавшим его людям, но выделял Алексея — беспрекословно повиновался ему, повсюду ходил за ним, ждал его, как будто сейчас кончалась его жизнь. Казалось, и живет он на свете только потому, что живет хозяин.

Теперь всю силу своей преданности он перенес на Веру, законную восприемницу прав его обожаемого хозяина. Он так же ждал ее, как ждал когда-то Алексея, так же встречал у дверей радостным повизгиванием, трепеща от возбуждения всем своим массивным телом. И одновременно он продолжал ждать Алексея. Каждый день в урочный час он отправлялся к калитке и, прождав напрасно полчаса, тихо возвращался обратно и ложился в своем углу.

Так прошло два года.

На третьем году перестали приходить письма от Алексея. От острого чувства тревоги Вера не находила себе места. На заводе, где работал до ухода на фронт Алексей, и в военкомате, куда она приходила справиться, нет ли каких известий, утешали ее, говорили, что отчаиваться не следует, что на войне часто так бывает — нет-нет человека, а потом вдруг и объявится, но это успокаивало ее мало. Чтобы заглушить щемящую тоску, Вера стала работать еще больше. Она брала внеочередные дежурства, и Джери нередко теперь оставался в квартире на всю ночь. Возвращаясь с ночного дежурства, Вера видела в зеркало утомленные, обведенные темными кругами глаза, в которых застыла печаль, морщинки, которых не было раньше.

Дома за работой она засиживалась нередко далеко за полночь. Так она забывала свое одиночество, свою тоску. Но иногда тяжелые мысли брали свое, и тогда, уронив голову на руки, забыв о работе, которую нужно закончить к утру, она предавалась отчаянию. Приходила в себя оттого, что кто-то тихонько тыкался ей в бок. Джери подходил и носом толкал хозяйку.

До этого Алексей писал часто, подробно описывая военный быт, своих товарищей, их боевые успехи. Письма были для нее большим утешением. Читая их, она словно сама вместе с Алексеем находилась там, среди бойцов, шла с ними в бой и побеждала, переживала все, что переживал он.

Алексей — где-то он теперь? Каждая вещь в доме напоминала его. Он подарил машинку ко дню рождения Веры и радовался ее успехам в машинописи, говоря, что никакое ремесло за плечами не залежится. Даже Джери был частицей Алексея.

У лее появилась привычка разговаривать с Джери. Ей казалось, что она разговаривает с Алексеем. Иногда она забывалась до того, что начинала путать имена. Опомнившись, она поспешно произносила:

— Да нет же! Ты Джери, а не Алеша! Алеша далеко. Но он вернется к нам. Обязательно вернется! Правда, Джери? — А через несколько минут начинала снова:

— Ты не сердись, что я работаю много. Так нужно, милый! Нужно и для тебя, и для меня, и для всех нас. Ты сам это понимаешь. Потом я всегда буду с тобой!

Джери — будто понимал — настораживался, внимательно слушал, в какие-то моменты принимался махать твердым, как палка, хвостом. Он уже привык к этим беседам; и вообще, утверждают зоологи, животные любят, когда с ними разговаривают.

В редкие свободные дни она садилась за стол. Джери подсаживался тут же, но потом, устав, ложился и слушал радио.

— Ага! Слышишь, Джери! — говорила она. — Папа взял новый город! Скоро он приедет к нам!

«Папой» она привыкла называть Алексея еще в пору их медового месяца. Алексей был такой внимательный, такой заботливый и нежный; он носил ее на руках, как ребенка. «Ты как папа!» — говорила она. Теперь это слово отзывалось в ней глухой болью. Тягостнее всего была неизвестность. Уж пусть он ранен, пусть искалечен, но только бы знать, что он живой, что он вернется к ней!