— В ужасном?

— Да. Меня потом кошмары мучили.

— Плохо, что они тебе разрешили смотреть.

— Она не могла запретить. Я — ближайшая родственница.

— То есть как? Ты что, выдала себя за мою сестру?

— Но я ведь действительно твоя ближайшая родственница.

Я хотел было обозвать ее нахалкой, но вовремя прикусил язык. На расстоянии 160 триллионов миль мы с ней были единственными землянами. Так что Крошка оказалась права, как всегда.

— И поэтому мне пришлось дать разрешение, — продолжала она.

— Разрешение на что? Что они со мной сделали?

— Сначала погрузили в жидкий гелий. И весь последний месяц, пока ты оставался там, использовали меня как подопытного кролика. Потом три дня назад, три наших дня, тебя разморозили и начали над тобой работать. С тех пор ты быстро поправляешься.

— И в каком же я теперь состоянии?

— Как сказать. Регенерируешься. Это ведь не кровать, Кип. Только выглядит так.

— Что же это?

— В нашем языке нет эквивалента, а их ноты я не могу воспроизвести — тональность слишком высока. Но весь дом, начиная отсюда, — она похлопала рукой по кровати, — и до комнаты внизу, занят оборудованием, которое тебя лечит. Ты опутан проводами, как эстрада клуба электронной музыки.

— Интересно бы взглянуть.

— Боюсь, что нельзя. Кип, ты жё не знаешь! Им же пришлось срезать с тебя скафандр по кускам.

Это расстроило меня куда больше, чем рассказ о том, в каком я был плачевном состоянии,

— Что? Они разрезали «Оскара»? Разрезали мой скафандр?

— Я знаю, что ты имеешь в виду. В бреду ты все время говорил с «Оскаром» и сам себе отвечал. Иногда я думаю, что ты — шизоид, Кип,

— Ты запуталась в терминах, коротышка. Скорее уж у меня раздвоение личности. Да ладно, ты ведь сама параноик.

— Подумаешь, я уже давно это знаю. Но я очень хорошо приспособленный параноик. Хочешь увидеть «Оскара»? Мэмми знала, что ты о нем спросишь, когда проснешься.

Она открыла стенной шкаф.

— То есть как? Ты же сказала, что его разрезали!

— А потом починили. Стал, как новый, даже лучше прежнего.

— Тебе пора уходить, милая! Не забывай, с чем мы договорились, — пропела Мэмми,

Ухожу, Мэмми, ухожу! Пока, Кип. Я скорo вернусь и буду к тебе часто забегать.

— Спасибо. Не закрывай шкаф, я хочу видеть «Оскара».

Крошка действительно заходила, но не очень часто. Однако я особенно и не обижался. Вокруг было столько интересного и познавательного, куда она могла сунуть свой вездесущий нос, столько необычного и нового, что она была занята, как щенок, грызущий новые хозяйские тапочки. Но я не скучал. Я поправлялся, а это работа такая, что нужно отдавать ей все свое время, и совсем не скучная, если у человека хорошее настроение. Как у меня.

Мэмми я видел тоже не часто. Я напал понимать, что у нее полно своей работы, хотя она приходила не позже чем через час, если я ее звал, и никогда не спешила уходить.

Она не была ни врачом, ни сиделкой. Вместо нее мною занимался целый полк медиков, контролировавших каждый удар моего сердца.

Они никогда не входили ко мне, если я их не звал, но достаточно было прошептать, они появлялись. Вскоре я понял, что моя комната начинена микрофонами и датчиками, как корабль в испытательном полете, а моя «кровать» представляла собой медицинскую установку, по сравнению с которой наши «искусственное сердце», «искусственные легкие» и «искусственные почки» кажутся игрушками.

Самого оборудования я так и не увидел, постель меняли только тогда, когда я спал, но отчетливо представлял себе его функции: оно заставляло мое тело регенерировать, то есть не заращивать раны шрамами, а воспроизводить утраченные органы.

Умением делать это обладает любая амеба или морская звезда: разрубите их на части, и получите несколько новехоньких звезд. Таким умением должно обладать любое живое существо, поскольку генотип заложен в каждой клетке. Но мы потеряли его несколько миллионов лет назад. Наука пытается его восстановить, по этому поводу публикуют много статей в «Конспекте для чтения» — оптимистических, в «Научном ежемесячнике» — пессимистических и совсем бестолковых в изданиях, научные редакторы которых получали, видимо, образование по фильмам ужасов. Но все же ученые над этим работают, и когда-нибудь наступит такое время, кого от несчастных случаев будут умирать только те, кого вовремя не успеют доставить в больницу.

Мне выпал редкий шанс изучить эту проблему, хотя мне было трудно. Но я старался. Я не испытывал никакого беспокойства по поводу того, что они со мной делают; Мэмми ведь сказала, чтобы я не беспокоился. Однако, подобно Крошке, я все-таки хотел знать, что со мной происходит.

Но возьмите дикаря из самых глухих джунглей, где неизвестна даже торговля в кредит. Предположите, что у него коэффициент умственного развития где-то за IQ 190 и ненасытная любознательность, как у Крошки, пустите его в лаборатории атомного исследовательского центра в Брукхейвене. Многому он там сумеет научиться, сколько ему ни помогай? Он разберется, конечно, какие коридоры куда ведут, и узнает, что красный трилистник представляет собой сигнал опасности.