А сейчас то и дело прыскал со смеху сам Адольф. Ох уж эти пчелы, они хуже младенцев! В его мозгу возникло нелепое видение — пчелы, завернутые в крошечные пеленки, и он рассмеялся так, что сам чуть не описался, и это заставило его вспомнить о Старике, о котором он думал теперь все чаще, особенно когда ему хотелось писать.

Ади понял, что хочет отправиться в гости к Старику, причем, хочет очень сильно.

На следующий день, в воскресенье, опять было тепло и пчелы вновь разлетелись из обоих ульев. После того как Клара ушла в церковь, а Алоис, позавтракав, прилег вздремнуть, Ади принялся расхаживать по заснеженному лужку, словно бы избывая свое стремление тронуться в путь, а на самом деле тщательно прикидывая, сможет ли он в лесу не сбиться с тропы и выйти прямо к лачуге Старика. Желание посетить ее было таким сильным, будто его тащили туда на веревке.

Он отправился в гости. И Старик, заранее осведомленный о визите (естественно, тою же инстанцией, которая послала в путь Адольфа), вновь дожидался его, стоя на пороге, но на сей раз уже не угощал медом. То есть угостить-то он мальчика угостил, но не сразу. Ради полной ложки меда Адольфу пришлось усесться к Старику на колени.

— Ты такой славный мальчуган! Я люблю тебя как родного внука, а значит, бояться тебе совершенно нечего. Ты такой красивый и такой сильный.

Угощая Ади медом, Старик положил руку ему на бедро, правда, не надавил.

Ади не боялся его или боялся совсем чуть-чуть. В школе им читали волшебные сказки, и ему уже доводилось слышать о великанах-людоедах и о злых лесных духах, способных превратить маленького мальчика в поросенка или козленка. Однако сидеть на коленях у Старика было ничуть не страшно. По меньшей мере, это было лучше, чем сидеть на коленях у отца. Потому что с отцом никогда не знаешь: выпустит он тебе в лицо табачный дым или нет.

Сидели они долго и безмятежно. Ади уже наелся меда, а морщинистая рука Старика по-прежнему покоилась у него на бедре. И мальчику было хорошо.

Лишь когда прошел чуть ли не целый час, он немного забеспокоился. Не хватится ли его отец? Но стоило мальчику заерзать, как Старик шепнул ему пару слов, и было это похоже на то, как, перевернув книжную страницу, внезапно обнаруживаешь на следующей чудесную иллюстрацию.

— Никому не рассказывай, — начал Старик, — но у меня есть одна пчела, которую я решил осчастливить. Я устроил так, что она живет совершенно одна и вечно находится рядом со мною. Я расскажу тебе все. Я держу ее на кухне.

— А она разговаривает?

— Она издает звуки. Это уж как минимум! — Старик улыбнулся. — Нет, мой милый мальчик, я даже не пробовал научить ее нашему языку. Это значило бы требовать от нее слишком многого. Я всего-навсего пытаюсь сделать ее счастливой. А это далеко не просто. Потому что с тех пор, как я избрал ее, ей приходится жить одной в маленькой коробочке, в которой могла бы жить пчелиная матка, хотя моя пчелка королевой как раз не является.

— Мой отец говорит, что пчелы могут жить только вместе с другими пчелами. Что они… — мальчик сделал паузу, вспоминая точное выражение, — существа общинные.

— Твой отец прав. Так оно и есть. Пчелы живут в улье. Им не нравится жить в одиночку.

— Даже если их все время хорошо кормят?

— Ты самый умный парнишка изо всех, что мне попадались. Ты, если так можно выразиться, само понимание. Мне захотелось выяснить, что произойдет с пчелой, если изолировать ее от подруг, но позаботиться о том, чтобы она не страдала от холода и хорошо питалась; более того, если все время думать о ней с любовью. Так что, оказавшись на кухне или в прилегающей комнате, я с нею непременно разговариваю. И происходит это по двадцать раз на дню. Конечно, она не понимает моих речей. Но я даю ей тем самым понять, что я о ней думаю. Иногда я даже достаю ее из коробочки.

— И она не улетает?

— Ну, нет. Такую возможность я исключил. — Он нежно погладил мальчика по голове. — Когда я достаю ее из коробочки, она весело скачет по столу, однако ей понятно, что взлететь лучше даже не пытаться.

— А что, у нее нет крылышек? Старик помолчал.

— Больше нет.

Что ж, Ади сразу догадался об этом. Так что и спрашивал он о крылышках напрасно. И сейчас его самые благие порывы в муках прокладывали себе дорогу через толпу самых злых. Мальчик поинтересовался, можно ли ему посмотреть на пчелку.

Маленькая и неуклюжая, она весело запрыгала, стоило Старику выпустить ее из коробочки. И в конце концов забралась к нему на кончик пальца, предварительно смоченный в меду.

— Не знаю, что из всего этого выйдет, — сказал Старик. — То, к чему я стремлюсь, трудноосуществимо, и у меня мало шансов на успех. Но как чудесно будет, если мне удастся сделать это крошечное создание счастливым. В конце концов, без моего вмешательства ее жизнь не имела бы ни малейшего значения. Но, может быть, мне суждено поднять ее на тот уровень, который навсегда останется недоступен ее сестрам? И все же мне жаль ее. Она так одинока. Она тоскует по обществу себе подобных. Она представляет собой живое воплощение одиночества как такового. Но мне хочется облегчить ей эти страдания. Взамен неслыханного одиночества я предлагаю ей собственную дружбу. Да, дружбу. — И Старик утвердительно кивнул.