Мы возмущались Спиридоновскимъ бдствіемъ. Но много ли въ Россіи женщинъ были гарантированм отъ того, что вся спиридоновская исторія не будетъ продлана съ ними, при томъ, съ гораздо большею легкостью, быстротою и удобствомъ, такъ сказать, въ упрощенномъ изданіи, чмъ продлывали господа Аврамовъ и Ждановъ, все-таки, хоть сколько-нибудь да стсненные — ну, просто хотя бы соображешями о томъ, что вврена имъ не какая-нибудь случайная, заурядъ преступница, a важная политическая арестантка, которая и въ тюрьм не беззащитна, потому что за ея судьбою слдятъ глаза многихъ… Изъ того, что Аврамовъ и Ждановъ посягнули на Спиридонову, слдуетъ, что эти господа, не тмъ будь помянуты, были исключительно дерзкимн и безстрашными по части какой бы то ни было отвтственности. Эти господа, — что называется, о двухъ головахъ. Но надъ тми злополучными сестрами Спиридоновой, которыя «не свои сестры», издвались и ругались совсмъ не исключительные изверги рода человческаго, a просто срая солдатская блажь, одурвшая отъ крови, пожара, бойни по команд и любезной терпимости начальства ко всякому пороку.

Безчисленныя, безъотвтныя, беззащитныя женскія жертвы солдатскаго разврата — быть можетъ, самый большой русскій ужасъ нашего времени, страшнйшій даже массовыхъ убійствъ, которыя одваютъ трауромъ города и села нашей родины.

Семья въ Россіи не естъ соціальное правило, но лишь своеобразное государственное отличіе, даруемое за политическую благонадежность и отнимаемое за сомнительность оной. Еще въ т дни, когда Оболенскій, посл знаменитыхъ безпорядковъ въ Харьковской и Полтавской губерніяхъ, положившихъ начало русской аграрной революціи, скъ и истязалъ усмиренныхъ крестьянъ, генералъ, начальствовавшій экзекуціоннымъ отрядомъ, по окончаніи скуціи, безцеремонно говорилъ выпоротымъ мужикамъ: «Теперь вы больше намъ не нужны, ступайте, хохлы, въ степь, a казаки позабавятся съ вашими бабами».

И хохлы, подъ берданками, шли въ степь, a деревня наполнялась воплемъ преслдуемыхъ бабъ… Мн разсказывали очевидцы, что несчастныхъ позорили всенародно, въ солдатскомъ кругу, a вельможное начальство, укрывшись для приличія въ избу получше и почище, смотрло изъ оконъ, попивая шампанское, хохотало и отпускало каламбуры… А мужики, безоружные, стояли въ степи, подъ дулами берданокъ… Вотъ тема беллетристу-психологу, не боящемуся натуралистическихъ картинъ…

Читая газетные отчеты и частныя писъма объ усмиреніяхъ солдатами и, въ особенности, казаками русскихъ окраинъ, можно подумать, что тамъ дерутся съ крестьянами не люди и даже не черти, a полки переодтыхъ въ срыя шинели и въ черкески сладострастныхъ обезьянъ. Что же? Въ индійской миологіи былъ и такой случай. У Вишну былъ союзникомъ обезьяній царь Гануманъ, онъ командовалъ обезьяньей арміей и даже благополучно побдилъ кого-то. Ну, такъ вотъ, я думаю, что въ моментъ своей побды эта обезьянья армія вела себя, все-таки, лучше, чмъ казаки въ Закавказьи, и ни о какомъ Гануман нельзя разсказать того, что вытерпла бумага оффиціальнаго отчета по слдствію о злоупотребленіяхъ казаковъ-усмирителей, произведенному г. Вейденбаумомъ въ Шушинскомъ узд. Если бы эти вещи не были засввдтельетвованы оффиціальнымъ дознаніемъ, всегда склоннымъ смягчать происшествія, непріятныя для правительственной репутаціи, до минимумовъ дйствительности, эти строки можно было бы принять за отрывокъ изъ романа какого-либо сумасшедшаго эротомана, въ род знаменитаго маркиза де-Садъ. Отчетъ г. Вейденбаума заключаетъ въ себ такія грязныя подробности, что прочитать ихъ вслухъ съ эстрады или съ каедры не поворотится самый смлый языкъ. А это уже не «революціонная сказка», но оффиціальный отчетъ!

«Командированная кавказскимъ намстникомъ слдственная комиссія, подъ предсдателъствомъ Г. Д. Вейденбаума, объхала пострадавшія армянскія селенія, свыше пятнадцати. Удостоврены факты грабежа и насилій; изнасилована родильница. Г. Вейденбаумъ лично постилъ эту несчастную женщину. Въ Гюнэ и въ Чертаз констатированы многочисленные факты физическаго насилія, грабежи и поджоги. Въ Сус обнаруженъ большой грабежъ и фактъ поголовнаго избіенія крестьянъ, изнасилованія одиннадцати женщинъ и растлнія параличемъ разбитой двнадцатилтней двочки, которую изверги вырвали изъ объятій старика-дда. Разслдованіе фактовъ произвело на комиссію невыносимо тяжелое впечатлніе. Сообщенія епископа Ашота объ ужасахъ не только подтверждаются, но блднютъ предъ дйствительностью. Нтъ селенія, гд бы не были сожжены дома со всмъ имуществомъ. Въ Туг сожженъ двухъэтажный домъ Муселяенца, съ хлбнымъ амбаромъ и складомъ мануфактурныхъ товаровъ. Везд казакамъ давалась полная свобода. Въ нкоторыхъ селеніяхъ нсколько дней грабили, избивали, истязали, изнасиловали женщинъ и двицъ, вырывая ихъ подъ часъ изъ рукъ отцовъ, братьевъ и мужей, ловя ихъ въ горахъ, въ садахъ и въ лсахъ, Рдко кто избавился отъ побоевъ, истязаній, ограбленія, a изъ женщинъ спаслась отъ позора лишь часть убжавшихъ или скрывшихся въ секретныхъ мстахъ домовъ. Въ селеніи Сосъ умеръ отъ побоевъ Аванесъ Аирапетянцъ. Товарищу прокурора было заявлено объ этомъ, но слдствія и вскрытія произведено не было до сихъ поръ. Мать Аванеса, семидесятилтняя старуха, изнасиловава пятью казаками. Въ селеніи Азох казаки требовали отъ Хосрова Карапетянца отдать жену. Получивъ отказъ, они повалили ее и изнасиловали. Одна азохская женщина изнасилована на глазахъ дтей, затмъ ее заставили цловать половые органы. Уничтожено казаками многое, чего не могли они взять. Награбленныя же вещи, навьючивъ ими лошадей, они отвезли въ переселенческое селеніе Скобелевку, частью же продавали дорогой. Пострадали преимущественно т селенія, которыя подвергались раньше нападенію татаръ. Въ селеніи Чертаз саблей казака раненъ священникъ, y другого священника ограбленъ сосудъ со Св. Тайнами. Есть при смерти избитые, неизлечимые, изувченные, преждеврменные роды, выкидыши, случаи смерти новорожденныхъ. Въ горахъ многія женщины сдлались истеричными. Паника настолько сильна, что, когда комиссія подъзжала къ селеніямъ, женщины, несмотря на предупрежденія быть спокойными, бжали въ горы и въ сады. Названныя селенія окончательно разорены и опустошены на глазахъ мстныхъ военныхъ и административныхъ властей. Отрядъ былъ подъ начальствомъ полковника Веверна, офицеровъ Бирюлкина, Гаджіева, въ сопровожденіи узднаго начальника Фрейлиха, мирового посредника Ермолаева, пристава Фота. Ермолаевъ по свидтельству многихъ, поощрялъ казаковъ, a нкоторые дома самъ обливалъ керосиномъ и поджигалъ».

(№ 76 «Тифл. Листка»).

Прудонъ говорилъ, что изнасилованіе женщинъ — неизбжное зло всхъ войнъ и осадъ: во всякой цивилизаціи, все равно, женщины побжденныхъ — добыча побдителей. Но даже въ городахъ, взятыхъ самымъ дикимъ штурмомъ, гнусности, подобныя описаннымъ въ отчет Вейденбаума, бывали только какъ отвратительныя исключенія. Солдаты Суворова не боле свирпствовали въ Измаил и сволочь Бурбона во взятомъ съ боя Рим, чмъ русское казачество среди мирнаго населенія шушинскихъ армянъ. Комментировать тутъ нечего. Отчетъ говоритъ самъ за себя. Пьянство виномъ и кровью свело съ ума толпу людей. И вотъ — мы свидтели эпидеміи какого-то повальнаго садизма, насильническаго щегольства развратомъ не нормальнымъ, противнымъ, на зло и на перекоръ естественному инстинкту, — rien n'est sacr'e pour un sapeur! — нтъ, молъ, ничего такого, на что казакъ не сметъ посягнуть! Двнадцатилтняя двочка, семидесятилтяяя старуха, родильница, паралитическій уродецъ — всхъ въ одну кучу!.. Надругательство утонченное, фокусническое, именно садистическое, — не только порывъ къ грубому наслажденію, но и злорадное, бсовское желаніе унизить, насладиться страданіемъ, позоромъ, оплеваніемъ жертвы… Еще Достоевскій отмтилъ, что садизмъ — частое явленіе въ русскомъ старчеств. Ну, судя по отчету Вейденбаума, хороша бываетъ и воинственная молодежь. О такихъ фактахъ, какъ изнасилованіе параличныхъ, семидесятилтнихъ старухъ, цлованіе половыхъ органовъ и т. п., до сихъ поръ міръ узнавалъ только изъ психопатологическихъ наблюденій Крафтъ Эбинга, Маньяна, Тарновскаго, по лечебницамъ нервныхъ и психическихъ больныхъ. Это сумасшедшій домъ, адъ половой психопатіи, вырвавшійся на волю!

Ну, да ужъ хорошо. Кавказъ, — край, такъ сказать, экзотическій, a армяне суть «бунтовщики», съ коими христолюбивому воинству предписывается поступать, какъ съ воюющей стороной, и даже хуже, ибо войны имютъ хоть какіе-нибудь свои международные законы, a войны гражданскія подъ наблюденіемъ Женевской конвенціи не состоятъ. Обратимся внутрь Россіи, въ тихую украинскую ночь. «Знаете ли вы украинскую ночь? Нтъ, вы не знаете украинской ночи!»

Городъ Конотопъ. Десять часовъ вечера. Молодая телеграфистка Ц. возвращается со службы домой.

На Дворцовой улиц ее встртили два донскихъ казака и остановили ее грубыми окриками: «куда идешь? Пропускъ есть?» Зная, что подобные вопросы предлагаются казаками всмъ встрчнымъ, г-жа Ц. совершенно спокойно отвтила, что пропуска y нея нтъ, но что, если они сомнваются въ ея личности, то могутъ дойти вмст съ ней до почтово-телеграфной конторы, гд начальникъ и удостовритъ, что она служащая. Казаки долго молчали. Тогда Ц. снова повторила свою просьбу отпустить ее домой или же, въ крайнемъ случа, отправиться въ полицію и не держать на улиц. Казаки переглянулись, и одинъ изъ нихъ, сходивъ за чмъ-то въ ближайшій дворъ, заявилъ своему товарищу:

— Теперь можемъ расправляться, какъ хотимъ!..

Предчувствуя что-то недоброе, двушка снова начала упрашивать отпустить ее. Тогда одинъ изъ казаковъ, обнаживъ свою шашку и приложивъ ее къ ше перепуганной Ц., крикнулъ:

— Вы знаете, что намъ дано право рубить! Идите за нами, a тамъ скажутъ, какъ съ вами поступить.

Само собой, что посл такихъ аргументовъ двушка пошла за ними безпрекословно. Казаки повели ее въ пустую чайную, но, убдившись, что она заперта, повернули на базаръ и стали подыскивать соотвтствующій ихъ намреніямъ торговый навсъ. Въ это время проходжлъ какой-то человкъ, и y двушки появилась надежда на спасеніе, но казаки ударили этого незнакомца палкой, и онъ пустился бжать. Теперь все было кончено и потеряно. Безлюдная площадь, темная, глухая ночь, слабая двушка — два вооруженныхъ звря-казака. Ц. бросилась на колни и стала умолять казаковъ пощадить ее, но одинъ изъ донцевъ, побуждаемый своимъ товарищемъ «работать быстрй», ударилъ ее обнаженной шашкой по голов, схватилъ за шейный платокъ и бросилъ на уже разостланную шинель…