Кивнув, Илья пошел в сени.

– Сестре своей она не верит, – оскорбленно выпалила Стешка ему в спину, – а черт знает кому, конокраду таборному…

– Не шуми! – Настя, стоя у дивана, вслушивалась в дыхание Зины. – Заснула, кажется. Знаешь, нельзя ее одну оставить. Я посижу тут до утра.

– Свихнулась? – покрутила пальцем у виска Стешка. – У тебя же жар, забыла?

– Забыла, – удивленно подтвердила Настя. Присев на край кресла, дотронулась до висков. – Ох… и правда, голова болит.

– Еще бы ей не болеть! – восторжествовала Стешка. – Видел бы Яков Васильич, как ты тут по окнам скачешь, – убил бы!

– Ему тоже говорить ничего не надо… – Настя прикрыла глаза, облизала пересохшие губы.

– Вот что – давай-ка я тут останусь, – решила Стешка. – Мы с этой дурой Фенькой хоть вещи соберем да просушим. И за красавицей нашей я пригляжу. А тебя Смоляко проводит.

Полчаса спустя Илья и Настя вышли из дома. Близилось утро, но на улице было по-прежнему темно. Снег перестал.

– Ты идти-то можешь? – обеспокоенно спросил Илья. – Не то понесу…

Сказав это, он почувствовал, что краснеет. Но Настя ничего не заметила.

– Ничего, я сама. Ох, как голова кружится… Только бы к завтрашнему прошло, ведь вечером работать. Отец рассердится.

– Держись за меня.

Он был уверен – откажется, но Настя послушно уцепилась за его локоть. Вдвоем они медленно пошли по заснеженному переулку. Вокруг – тишина, сугробы, черные дома. Изредка мимо глаз пролетит, вертясь, заблудившаяся снежинка. Илья чувствовал, как вздрагивает у него под локтем тонкая, без рукавицы, рука.

– Холодно тебе? Хочешь мой кожух?

– Нет… Не вздумай. Это не от мороза, просто руки дрожат… после топора.

Илья промолчал. Они уже вышли из переулка, пошли по пустой, заваленной снегом Живодерке. Илья думал о том, что вот он идет вместе с Настей, и ее рука зажата у него под мышкой, и рядом – ни души, и когда еще так получится… «Ну и что? – тут же поинтересовался кто-то ехидный и злой, сидящий внутри. – Ну, давай, спроси – не пойдет ли она за таборного вместо князя? Мало из тебя дурака делали – еще раз окажешься…» Илья вздохнул. Глядя в сторону, спросил совсем о другом:

– Как ты не побоялась в окно лезть? Высоко же… И осколки, я видел какие, торчали…

– Я уж потом испугалась. А тогда даже не думала ни о чем, только бы – скорее… – голос Насти вдруг задрожал, как у ребенка. – Но какой же мерзавец! Сволочь проклятая, так бы и убила! Вот что она теперь делать будет? С ребенком-то… Ты ведь не знаешь, Илья… За Зиной многие бегали. Купцы-миллионщики с ума сходили, Рябушин ей содержание тысячное предлагал, дом обещал купить и все, что пожелает. Не шла же! Четыре года с Ворониным прожила. Он, конечно, тоже на нее денег не жалел, Зина много в хор отдавала. Она ведь не жадная совсем, у нее только вид такой… очень гордый. Любила его сильно… Как теперь будет, не знаю даже. Ох, голова как кругом идет…

Илья молчал. Сам он был о Зине Хрустальной очень нелестного мнения, но, слыша дрожащий от негодования голос Насти, не спешил его высказывать. Бог с ней, с Зинкой… Может, и правда любила она этого, только какая теперь разница. Язык так и чесался сказать какую-нибудь гадость про князя Сбежнева, который вот тоже второй год обещает кое-кому, да все никак не женится. Но впереди уже показался фасад Большого дома, старая ветла. Настя, вымученно улыбнувшись, вытянула руку из-под его локтя.

– Спасибо, Илья. Пойду я. Сейчас бы чаю с малиновым листом выпить…

– Лучше водки, – вспомнил Илья проверенный отцовский способ. – С перцем и керосином. Все как рукой снимает.

– С керосином? – вздрогнула Настя. – Бр-р… нет. Я лучше чаю. Иди досыпай, морэ. Спасибо тебе.

– Подожди…

Илья сам не понял, как это вырвалось у него. Он тут же испугался сказанного, умолк, отчаянно понадеявшись, что Настя не расслышала, не поняла. Но она тут же выпустила перекладину калитки и вернулась на улицу.

– Что, Илья?

Он молчал, как дурак, уставившись себе под ноги. Слышал прерывистое, тяжелое дыхание Насти – она молча ждала. «Ведь больна же… мерзнет… Тьфу, пень безголовый, нашел время…»

– Что ты, морэ? – уже немного встревоженно повторила Настя, касаясь его рукава.

– Я давно спросить хотел… – с трудом выговорил он. – Только не сердись… Ты за Сбежнева в охоту идешь или отец нудит?

Тишина. Илья боялся поднять голову. Глядя на тускло мерцающий в лунном свете снег, ждал насмешки, хлесткого слова. И правильно… И мало еще будет! Додумался, Настьку – Настьку! – спрашивать о таком… Молчание затягивалось. Нужно было как-то выкручиваться.

– Прости. Не хотел. Забудь, не говори никому. Я… я пойду, Настя, утро скоро.