Шрифт:
– Так ведь, Варька, я же и раньше...
– Что «раньше»? Раньше другое дело было, хотя и тоже ничего хорошего... – Варька отложила трубку, нахмурилась. – Ну, что у тебя головы нет, я всегда знала. Но Маргитка-то чем думала? Цыганская девчонка, понимать должна была...
– Наверное, тоже ничем. – Илья вздохнул. – Знаешь, она совсем ничего не боялась. Это я боялся, а она... – Он поморщился, как от боли, вспоминая.
– Даже сейчас ее вижу... Глаза закрываю и вижу. Сидит на ступеньках, смотрит на меня своими пятаками зелеными и говорит: «Не жалею ни о чем. Не хочу без любви жить и тебе не дам...» Дэвлалэ!
– Вон куда... – без улыбки удивилась Варька. – Влюбилась, значит, девочка без памяти. Ну, а ты-то что? Не мальчишка вроде, чтобы так голову терять. Вот здоровый-то он, наверное, был, хвостатый, рогатый...
– Кто? – испугался Илья.
– Бес.
– А... – криво усмехнулся Илья, снова опуская голову, – который мне в ребро, что ли? Наверное, здоровый. Знаешь, что? Может, ты и правду говоришь, что головы у меня нету... Только я боюсь, что и сейчас ее люблю. Ее, Маргитку.
– Как ты сказал? – изумленно переспросила Варька, опуская трубку и поворачиваясь к нему.
Илья не поднимал глаз, чувствуя, что даже спина у него горячая от стыда. Ведь по пальцам можно было перечесть случаи, когда он говорил вслух такие слова. Но сейчас уже нечего было терять, и, в конце концов, не затем он пришел сюда, чтобы врать.
Варька выкатила палкой из углей несколько черных картофелин, придвинула их к Илье.
– Бери.
Он сапогом затолкал картошку в траву.
– Пусть в росе остынет... Варька! Ну, что я делать должен?
– Что делать... Откуда я знаю? – Варька кидала из ладони в ладонь горячий клубень, морщилась, роняла на траву хлопья золы. – Говоришь, что любишь девочку? Так и бери ее, живи с ней. Настька тебя, сам говоришь, отпустила.
– Не могу. Все-таки годы уже не те. У меня семья... Мальчишки еще маленькие, Дашку пристраивать надо. И... как я с Маргиткой жить-то буду? Я через десять лет стариком стану, а она только по-настоящему бабой заделается. И найдет себе мужика помоложе. Куда мне тогда деваться? В монастырь?
– Так чего же ты мне голову морочишь? – рассердилась Варька. – Вставай, морэ, кругом шагом марш – и к жене обратно!
– «Кругом шагом марш...» – проворчал Илья. И умолк, глядя в черное поле, откуда чуть слышно фыркала чья-то лошадь.
– Ну, не балуй! – сердито прикрикнула Варька на нее. – Илья, нельзя же так. Ведь, если подумать... Эй, кто это там идет? Ефим, ты? Лачо бэльвель! [63]
Из темноты теперь уже отчетливо послышались приближающиеся шаги, лошадиное всхрапывание. Вскоре в розовый круг света вошел молодой цыган в надвинутой на лоб мохнатой шапке. В поводу он вел большого гнедого жеребца.
– Здравствуй, биби Варя! Будь здоров, Илья Григорьич!
– Ну – богатый, что ли, чаворо? – улыбаясь, спросила Варька.
– Богаче царя небесного! – Цыган блеснул из-под шапки хитрыми глазами. – Вот, взгляни, Григорьич, какой красавец! До самой Сибири довезет и пить не запросит!
– Сменял? – полюбопытствовал Илья, вставая и оглядывая жеребца. – У тебя же, кажись, мерин вислопузый в оглоблях бегал...
– Вот его и сменял! – расхохотался Ефим так, что жеребец, всхрапнув, шарахнулся в сторону. – Гаджо на Конной дурак дураком попался! Мы с Колькой его за полчаса уломали да еще магарыч стребовали! И-их, пропал теперь мой вислопузенький... Со дня на день ведь подохнуть собирался, еле на ногах стоял, на ночь жердями подпирали!
– Ладно, чаво, ступай себе, – строго сказала Варька. – Катерина-то твоя сейчас тебе – у-у-у!..
– Что такое? – Ефим разом перестал улыбаться.
– Как что? Ты разве не два дня назад вернуться должен был? Только не ври, что всю неделю коней менял! Да Катьке тут уже такого наговорили! Все рассказали – и где тебя видали, и с кем, и за сколько... Поколотит она тебя, слово даю.
– Да ну... – неуверенно махнул рукой Ефим. – Баба – она баба и есть. Поголосит и уймется. Я ей сережки купил. Спокойной ночи, ромалэ.
Цыган и конь скрылись в темноте. Варька задумчиво посмотрела им вслед.
– Вот Ефим – такой же потаскун, как и ты. Так от своей Катьки гуляет, что весь табор об этом гудит, в каждом городе по раклы, [64]а потом купит жене серьги или шаленку – и ничего! Дальше живут.
– Ну-у... У людей все по-людски, – с завистью сказал Илья. – Кабы вот Настька такая была...
– Прожил бы ты с ней тогда столько, как же!
Илья опустил глаза, занялся остывшей картошкой. Чуть погодя нехотя сказал: