Но взаимно тяготеющие друг к другу полюса стоимости по-прежнему остаются двумя крайними точками, между которыми возникают все новые и новые экономические формы. Любая новая экономическая реальность приобретает смысл и значение лишь в том единственном случае, если она служит взаимопревращению стоимости и потребительной стоимости, если она становится формой осуществления стоимости как живого антагонистического единства ее внутренних противоположностей.

"Стоимость" превращается в верховного судью всех экономических судеб, высшим критерием экономической необходимости любого явления, попавшего в процесс ее движения.

Сам человек -- субъект производственного процесса -- превращается в пассивную игрушку, в "объект стоимости", а стоимость становится "автоматически действующим субъектом" процесса в целом, "самовозрастающим" субъектом этого процесса...

Если в простом обращении стоимость товаров в противовес их потребительной стоимости и получила в лучшем случае самостоятельную форму денег, то здесь она выступает как саморазвивающаяся, как самодвижущаяся субстанция, для которой "товары и деньги суть только формы", -- говорит Маркс о роли стоимости в процессе товарно-капиталистического способа производства.

В этих выражениях Маркса нетрудно усмотреть скрытую полемику с самим существом гегелевской философии, с ее фундаментальным обоснованием в "Философии духа". В этом произведении, заключающем в себе всю "тайну гегелевской философии", идеалист-диалектик выдвигает требование к науке:

"Постигать и выражать истинное не только как субстанцию, но не в меньшей мере и как субъект..."

"Субъект" для Гегеля равнозначен реальности, развивающейся через противоречия, саморазвивающейся реальности. И все дело в том, что такого качества Гегель не признавал за объективной реальностью, существующей вне духа и независимо от него. Единственная "саморазвивающаяся субстанция" для него -- только логическая идея; поэтому у Гегеля предполагается и обосновывается, что требование "познавать и выражать истинное не только как субстанцию, но в не меньшей мере и как субъект" может быть реализовано лишь в науке о мышлении, лишь в философии, и притом в объективно-идеалистической философии.

Пользуясь в "Капитале" терминологией Гегеля, Маркс тем самым подчеркивает принципиальную противоположность своих философских позиций позиции гегельянства, показывает материалистический вариант диалектики как науки о развитии через внутренние противоречия.

И если с помощью той же философской терминологии выразить существо переворота в политической экономии, произведенного Марксом, то можно сказать так: в его теории впервые была понята не только субстанция стоимости -- труд (это понимал и Рикардо), но стоимость была понята и как субъект всего развития, то есть как развитие своих внутренних противоречий в целую систему экономических форм. Последнего Рикардо не понимал. Чтобы это понять, надо было стать на позиции сознательной материалистической диалектики.

На основе такого понимания объективных законов развития, как развития по существу своему диалектического, как развития через противоречие, только и можно понять существо Логики исследования, применяемой в "Капитале", существо марксовой "дедукции категорий", существо способа восхождения от абстрактного к конкретному.

Это, на первый взгляд, со стороны внешней формы, чистая "дедукция", движение от всеобщей категории ("стоимость") -- к особенным категориям (деньги, прибавочная стоимость, прибыль, заработная плата и т.д.).

Внешне движение мысли очень похоже на традиционную "дедукцию" деньги (а затем и прибавочная стоимость и все остальное) выступают как "более конкретный образ" стоимости вообще, как "особенное" существование стоимости.

Стоимость на первый взгляд может показаться "родовым понятием", абстрактно-всеобщим, а деньги и прочее -- "видами" стоимости.

Но ближайшее рассмотрение тотчас же обнаруживает, что отношение "рода" и "вида" тут как раз нет. В самом деле, стоимость раскрывает свое содержание как непосредственное противоречивое единство стоимости и потребительной стоимости. Но деньги -- а особенно бумажные деньги потребительной стоимостью уже не обладают... Они реализуют в своих экономических функциях только одно из двух определений "стоимости вообще", функцию всеобщего эквивалента, "стоимости как таковой"...

То есть стоимость вообще оказывается "богаче" по содержанию, чем ее собственный "вид" -- деньги. Всеобщая категория обладает таким "признаком", который полностью отсутствует у особенной категории. Деньги таким образом лишь односторонне (абстрактно) реализуют двустороннюю природу стоимости. И тем не менее деньги -- более конкретное, более сложное исторически производное экономическое явление, нежели стоимость. С точки зрения традиционного понимания "дедукции" это -- парадокс. Это уже с этой точки зрения -- вовсе не дедукция, а что-то иное...

Это и в самом деле не дедукция в смысле старой логики, а такое движение мысли, которое сочетает в себе и движение от всеобщего к особенному и обратное движение -- от особенного к всеобщему, и движение от абстрактного к конкретному, и движение от конкретного к абстрактному.

Каждая из этих категорий отражает вполне конкретное экономическое образование, явление. И одновременно каждая из этих категорий отражает такую реальность, которая лишь односторонне ("абстрактно") осуществляет природу того целого, в состав которого она органически входит, являясь "исчезающим моментом" в движении этого целого, его "абстрактным" проявлением...