Шрифт:
Сашок обратился к Софи:
– Contez-nous done votre mesaventure [238] .
– Представьте себе, выходя из вагона, я как-то зацепилась жемчугом и весь рассыпала…
– А вам известно, сколько жемчужин было в нитке? – догадался спросить Сашок. Софи стала припоминать:
– Кажется, сто сорок шесть…
– Все должны быть налицо, я сам их подбирал, – заверил жандарм.
Княгиня заволновалась:
– Надо скорее пересчитать.
– Только не здесь, ваше сиятельство, – посоветовал жандарм, подозрительно оглядываясь, и предложил открыть царские комнаты.
238
Расскажите-ка нам ваше приключение (фр.).
Там оказалось сыро, неуютно и пахло затхлым.
– Точно в могиле! – сказала Софи, зябко кутаясь в меха.
Жандарм распорядился затопить камин. Княгиня и Сашок, подсев к столу, занялись жемчугом.
Софи отвлеклась другим. По комнате к огню прокрадывался, робко озираясь, двухмесячный пятнистый котёнок. Глаза Софи весело заискрились. Она схватила котёнка на руки и принялась ласкать с той инстинктивной задушевностью, какую испытывает к маленькому животному почти всякая бездетная женщина.
Адашев был в трауре всю прошлую зиму. После свадьбы Софи они как-то ещё ни разу не встречались. В памяти его она осталась прелестным жизнерадостным ребёнком, княжной Луховской.
Вспомнилось её первое появление при дворе. Неопытная фрейлина с очаровательной растерянностью искала, где же пресловутый «вход за кавалергардов».
«Туда должны собираться многие, – взволнованно говорила княжна. – В придворной повестке написано: министры, статс-секретари, чины двора… и ещё какие-то другие особы: их называют, кажется, «обоего пола»… «Дикарка! – оправдывал её потом в яхт-клубе, смеясь, отец, общительный весельчак князь Луховской. – Выросла без матери в деревенской глуши, кроме бабушек и мамушек, людей не видела.»
Адашев выжидательно приглядывался: а теперь она жена Серёжи Репенина?..
Софи его словно не замечала. После беспрестанной быстрой смены ярких заграничных впечатлений тишина, камин, тёплый мурлыкающий живой комочек на коленях погружали её в приятное полузабытьё. Софи испытывала сейчас то же, что школьник, кончивший экзамены, какую-то непреодолимую, блаженную леность мысли.
Котёнку скоро надоело забавляться пушистыми соболями и звонкими браслетами. Он быстро-быстро засучил лапками, высвободился, спрыгнул на пол и без оглядки, хвост трубой, шмыгнул за дверь.
Софи укоризненно поглядела ему вслед. Эгоизм котёнка ей показался обидным. Она повернулась к флигель-адъютанту.
– Полковник мне сказал, что вы только что расстались с моим мужем. Ну как он?
Софи спросила это голосом без интонаций, словно продолжая думать о другом.
«Только-то?» – мысленно отметил себе Адашев.
– Сто сорок две, графиня. Четырёх не хватает, – объявил Сашок.
Софи подошла к столу и поглядела на свой жемчуг. Это был свадебный подарок мужа. Она молча вздохнула. «Другой бы расстроился…» Но ведь она знает Серёжу. Скажет просто: «Поручи Фаберже [239] подыскать взамен новые».
239
Фаберже Пьер-Карл – русский подданный французского происхождения, придворный ювелир императора. Его мастерские использовали труд 500 ювелиров, кузнецов и подмастерьев. Имел филиалы в Москве, Лондоне и Париже; получал большие доходы от производства серебряных и золотых изделий. Одно из высших достижений искусства Фаберже – 56 пасхальных яиц царской коллекции, которые он создал для Александра III и Николая II. Переодетый дипломатом, бежал из России в 1918 году, последние два года жизни прожил в Швейцарии.
– Что же это в самом деле, – неодобрительно заметила жандарму княгиня Lison.
Тот смущённо вскочил:
– Я сейчас же побегу туда опять…
Софи повела рукой.
– Не беспокойтесь, дорогой полковник, стоит ли?
На Адашева так и пахнуло от неё хрупкой, беспомощной женственностью.
– Ваше сиятельство, – вбежал выездной Софи, плечистый малый с густыми бакенбардами. – Пожалуйте в вагон; поезд сейчас трогается.
Все поспешили к выходу.
Адашев оказался в одном вагоне с Софи. В её купе захлопотали выездной и горничная. Как всякой холёной женщине, ей понадобилось на ночь сразу множество всевозможных мелочей.
Она осталась в коридоре. Адашев подошёл к ней.
Софи встретила его безразличной улыбкой скучающей путешественницы:
– Посмотрите! Ведь наши вагоны, в сущности, куда просторней и уютней заграничных…
Она оглядывалась с недоверчивым удивлением петербуржца, замечающего вдруг что-то русское как будто лучше иностранного.
Завязался незначащий светский разговор.
– А меня, старуху, молодёжь бросила, – раздался рядом обиженный голос.
Из соседнего купе выглянула княгиня Lison.
– Я думала, вы легли, – сказала Софи.
– Ma duegne est insupportable [240] , – пожаловалась княгиня и понизила голос: – Она сослепу всегда часами копошится.
Вздохнув, княгиня показала глазами на невзрачную пожилую женщину, вынимавшую тяжёлое туалетное серебро из громоздкого старомодного несессера.
Затормошённая горничная ворчливо огрызнулась:
– Вы бы хоть на четверть часика куда перешли, ваше сиятельство. А то где же тут разобраться.
240
Моя горничная нестерпима (фр.).