Порфинья всё ещё надеялась, что Илюша одумается. Мало ли, что дитяти на ум прийти может. А вот как завернет, как закрутит вьюговей, небось Испужается милый сынок Илюшенька и уразумеет, что на лавке в избе теплей да сытней, чем в чистом поле. Но сколько ни пугала Порфинья сына трескучими морозами, сколько ни упрашивала не ездить из родного дома, Илья настоял на своём. И тогда стала она собирать своего Илюшеньку в путь, будто хотела за делами забыть свою тревогу.

На этом и кончается первая глава книги — рассказ о том, как рос, каким вырос сын карачаровских крестьян Илюша по прозвищу «Сидень».

Строки былин с их медлительным завораживающим ритмом. Они повествуют о делах давно минувших дней… Киевская Русь… Время богатырей и богатырских подвигов. И сами былины — что ни слово, то гипербола, преувеличение… Под стать молодцу и его богатырский конь. Скачет «выше дерева, чуть пониже облака». А уж когда берёт в руки саблю добрый молодец, «где повернется, делал улицы, поворотится — часты площади…».

Выдумка, фантазия… Да. И вместе с тем ведь село Карачарово было… И теперь в предместьях города Мурома вам покажут место, где будто бы стояла изба Ильи Муромца. О друзьях и сподвижниках Ильи — Добрыне и Алеше — упоминается не только в былинах, но и в древних русских летописях. Так жили ли они на самом деле, былинные богатыри, или они — плод воображения поэтов и сказителей?

Десятилетиями историки и фольклористы изучают сюжеты былин, спорят, где правда, а где выдумка, ищут подтверждения своим гипотезам. Мы с вами в этой книге не будем решать, жили ли былинные богатыри, или, как их называли в те времена, храбры, на самом деле и когда именно совершали свои подвиги. И те, кто верят, что жил на свете Илья сын Иванов, впоследствии прозванный Муромцем, и те, кто убеждены в том, что Илья — образ собирательный, созданный народным воображением, сходятся в одном: был он человеком храбрым. Не боялся сойтись с врагом в чистом поле, не ломал шапку перед спесивыми боярами и даже самому Великому князю мог в глаза сказать суровую правду. А еще был он прост душою, щедр сердцем и всегда заступался за малых и слабых. Вот что главное.

Тысячу лет хранит народная память имена героев русского народа, богатырей. Это не только каждому известные с детства Илья Муромец, Алеша Попович, Добрыня, но и другие, которых мы знаем меньше — молодой охотник, славный княжеский дружинник Данилка Ловчании, другой Данила, любознательный путешественник, образованнейший человек своего времени, который, как и королевский мушкетёр Арамис, всю жизнь мечтал снять воинские доспехи и поселиться в тихой монашеской обители, но и приняв постриг, оставался всю жизнь воином, защитником своей земли. Кстати, мы с вами, пожалуй, иной раз лучше знаем легендарных героев чужих народов, чем своих. Например, благородного разбойника, народного защитника англичанина Робина Гуда или тех же отчаянных храбрецов французских мушкетеров д'Артаньяна, Атоса, Портоса, Арамиса. Почему? Да, вероятно, потому, что они не только остались героями фольклора народного эпоса. О них рассказала нам литература, мы увидели их на сцене театра или на экране кино, и язык современного искусства как бы приблизил их к нам через века. Мне тоже хотелось представить себе героев этой книги не сказочными богатырями, а обыкновенными людьми… Представить себе, как они жили в то время, когда были молоды и еще не стали героями былин или, говоря современным языком, еще не стали знаменитыми. Вы уже наверняка это поняли. А теперь вернемся к нашим героям.

Уехал Илья из родного Карачарова, уехал не славы искать. С тех пор как выздоровел Илюша, он словно бы чувствовал себя виноватым в том, что сидел в теплой избе, в то время как кругом творилась неправда и зло. И об этой первой его поездке, о том, что приключилось с ним в пути, люди будут рассказывать и пересказывать друг дружке. Что спутают, что переиначат, что добавят от себя. Правда смешается с вымыслом, фантазия обогатит и разукрасит то, что было или могло быть в жизни. Но об этом потом. А сейчас мы расстанемся с Ильей и отправимся в город Ростов. Здесь в Ростове я хочу познакомить вас с местным священником отцом Федором и его семейством.

Илья идет в далекий Киев, с тоской глядят Порфикья с Иваном на опустевшую лавку, где еще недавно сидел их Сидень. А в семье отца Федора происходит событие прямо-таки противоположное. Здесь ждут сына Алешу. После нескольких лет разлуки он возвращается домой.

О нём ВТОРАЯ ГЛАВА этой книги. Она называется «ВКУСИВШИЙ КНИЖНОЙ ПРЕМУДРОСТИ».

Алёша глядел по сторонам, дивясь и не узнавая. Раньше город прятался за валом. Только домишки пришлых посадских людей, осмелев, кое-где выползали за укрытие. Но, будто напуганные собственной смелостью, дальше идти уже не решались. Так и жались к высокому опоясанному глубоким рвом крепостному валу. Теперь же, хотя до вала было ещё далеко, по обеим сторонам дороги вытянулись чередой тесно прилепившиеся друг к дружке жилища с маленькими двориками. Оттуда доносится перезвон железа и стук, молотов. В других дворах дымят большеротые печи. А на кольях, точно головы, торчат рыжие, ещё не облитые горшки, извещая о том, что здесь живут и трудятся гончары. Там, где дорога на увале спускается к дремотной речушке, по отлогому берегу мокнут в долбленых бадьях кожи, и их сырой душной запах еще долго тянется вслед.

Даже сама река отошла дальше от города. А может, это так кажется, потому что раньше ничто не заслоняло от взгляда её травяные берега. И чудилось — вот она, только перейди светлый, усеянный золотыми одуванами луг. Теперь же луга нет и в помине. И удивительно, как это такое множество народу уместилось, обжилось тут, на этом клочке земли.

И сам город за валом стал тесней и торопливей. Наверное, недавно закончился торг. Встречные возы теснят Алешиного коня, прижимая его к домам. Скрипят колеса, лезет в глаза пыль.

Очутившись на жаркой, словно еще не остывшей от людской толчеи площади, Алеша в растерянности остановился. Где-то здесь. Вот и церковь и… И вдруг он увидел, нет, не дом — ворота с резными конскими головами на верхушках столбов. Странно, что все эти годы он никогда не вспоминал о них — об этих конях. Мальчишкой он любил играть на улице у ворот. До устали тычет воображаемой пикой в поганых степняков, насмерть рубится топором. Потом, взмокнув, станет и, запрокинув голову, подолгу разглядывает на столбах деревянные конские морды с широко раздутыми ноздрями. И глаза их не казались ему слепыми…