Илья и его спутник спешились. Ну и богатырь! Даже самого Илью перерос. В наше время сказали бы: «Акселерация». Но тогда таких слов не знали и говорили просто: «Знать, под дождиком стоял, вот и вырос с дубом вровень».

Возле колодца полно народу. Стоят кружком свободные от сторожевой службы воины. Меж собой беседуют, перебрасываются шуточками с девицами. И девицы — нет того, чтобы набрать быстро воды и идти своей дорогой. Посмотрите-ка вот хотя бы на эту. Сарафан холщовый, лапти липовые, а выступает, будто пава. В подвисочных кольцах, спускающихся на тонких цепочках от головной повязки, сверкают голубенькие эмалевые бусины. На шее — ожерелье. Видно, отправляясь к колодцу, нацепила на себя все свои украшения. А украшения — будьте уверены — имеются у каждой, даже самой небогатой девицы, конечно, ежели она с умом. Если батюшка скуп и не раскошелится, если матушка танком от скупого мужа не купит дочке подарка, сыщется какой-нибудь щедрый молодец.

Подошла к колодцу. Улыбнулась парню без рубахи— он как раз подхватил полное ведро:

— Плесни, не жалей.

— А тот?

— Для такой красавицы не то что воды колодезной — души своей не пожалеешь. — Мигом наполнил оба ведра. Ну вот и псе, казалось бы. Теперь ступай, Мало ли дел дома. А она стала и стоит. И коромысло плечи ей не тянет, лежит, будто припечатанное. Новенькое, расписное.

Парень шёпотом:

— Приходи, как солнышко сядет, к речке, где дальний омут.

А она во весь голос:

— Ха-ха-ха. Уж не утопить ли ты меня задумал, что к дальнему омуту зовешь?

С парнем хихикает, а сама на Илюшиного спутника глазеет. И не одна она. Другие девицы — тоже. Парень-то видный. А сегодня и вовсе любопытство их разбирает; одеты — и отец и сын — не по-походному. Без кольчуг, без шлемов. Сорочки, порты, кафтаны. Да плащи дорожные поверх наброшены. И всё. На Илье одежка попроще. А молодой наряден, что твой княжич. Под синим кафтаном алая рубаха. На светлых кудрях бархатная шапка, брусничная, с синим околышем. И на конях седла нарядные, с золотым тиснением, золоченая сбруя. Это — верховые кони. А еще, видите, в стороне — молодой отрок держит за поводья двух подсумных коней, навьюченных поклажей. Кожаные с ремнями и серебряными пряжками сумы перекинуты через конские спины.

Вам, наверное, тоже интересно, куда это Илья со своим молодым спутником собрался. Я-то знаю куда, только вот как это получше объяснить? В наше время говорят просто: «В отпуск». А тогда… Впрочем, может, и тогда так говорили.

Кони не спеша тянут воду. Один вороной, другой — серый. Таких коней, говорят, любит домовой. Чистит их, прибирает. Оттого они и гладкие. А вот буланых — обижает. Заплетет им гривы так, что потом не расчесать — колтун на колтуне. Или того хуже: щекочет в ушах соломинкой, отчего конь беспокоится, мотает головой. Бывает, хозяин коня гневается на холопа, приставленного ухаживать за лошадьми. Ругает его по-всякому, а то и лозой накажет, мол, плохо глядишь за конями. А холоп тут вовсе ни при чем. Разве ему совладать с домовым?

Подошло ещё несколько дружинников. Видно, Илюшу проводить вышли. Илья, с кем обнялся, с кем расцеловался.

— Ну, ребята, смотрите тут без меня! Чтобы всё было в порядке. На воеводу не надейтесь. Сами наряжайте сторожей. Оружия не снимайте.

— Всё будет сделано, как ты приказываешь, Илья Иванович, счастливо погулять по стольному, — почтительно говорит молодой воин.

— Покажи, Илюша, сыну столицу, — добавляет другой, постарше, и оборачивается к высокому молодцу, так похожему на Илью: — Ты его полюби, Сокольник, наш Киев. Краше города, наверное, и на свете нет.

— Спасибо, ребята, — отвечает Илья. — И вам счастливо оставаться!

— Доброго пути, Илья Иванович!

— И тебе, Сокольник! — Это девицы. До сих пор так и не ушли от колодца бездельницы. Дома небось у каждой уже матушка в окошко выглядывает, батюшка сердится. А им хоть бы что. Машут руками и кричат:

— Возвращайся, Сокольник!

И эхо им вторит:

— Кольник… ольник…

Сокольник и головы не поворотил. А Илья оглянулся и крикнул:

— Вернемся! Скоро вернемся!

И опять отозвалось:

— …немея… емся…

Значит, мы правильно угадали. Рядом с Ильей — сын.

Сокольник! Красивое имя, не правда ли? Оно-то и помогло Илье найти своего сына.

Давно уже шла молва о молодом силаче, что вырос за диким полем, в половецких вежах. Свой такой подрастал бы — радовались:

«Вот она какая, наша смена, молодое поколение!» Хвалили бы: «Совсем юный отрок, а проявил себя храбрецом! Выстоял один против силы! Отбился! Жизни молодой не жалея, отстоял родное гнездо! Не отдал его на поругание!»

Про чужого говорили:

«Показал свои зубы — волчонок! Ишь, как ощерился, когда тронули его логово! — И, чувствуя собственную несправедливость, добавляли: — Оно, конечно, зверь и то свою нору защищает».

А дело было так: разведка донесла, что половецкая конница во главе со своим ханом вдруг снялась и ушла, оставив на месте кибитки и стада.

Получив это известие, киевский князь спешно собрал думных бояр. Впрочем, долго думать, куда и зачем подались половцы, не приходилось. Из-за моря от греков скоро должен был прийти большой караван. Ушли туда, в Царьград, киевские купцы — гречники ещё весной. Назад ждали их — если плавание будет благополучным — в середине лета, примерно после Петрова дня. Вот и отправился половецкий хан к Днепровским порогам, встречать в этом гиблом месте русскую торговую флотилию.