–  Какой прокурор… Я бы, может, пожалел парня, а кто другой запросил бы на полную катушку.

–  И Павленко не мог об этом не знать! Не дурак! Но четыре дня он ищет опытного агента абвера под кроватью, за шкафом и в кустах больничного сада!

–  Хорошо, а персонал больницы? У них-то должен был сработать инстинкт самосохранения.

–  Товарищ полковник, вы, как всегда, в точку!

–  Не льсти, Никишин! Во-первых, не умеешь; во-вторых, не тому льстишь; в-третьих, тебе от меня ничего не надо. Наоборот, какую поблажку тебе не предложишь - ты отказываешься. Дуй дальше про Кравченко.

–  Врач Акимова 7 мая, не обнаружив своего пациента на больничной койке, трясущимися руками - видно по почерку - пишет записку о побеге. И не главврачу, не в здравотдел, а, как положено, в Управление контрразведки! Но записка эта лежит в чьем-то столе вплоть до поимки Кравченко!

–  С чего ты взял?

–  Если бы она пошла в дело, перво-наперво уже 7 мая арестовали и допросили бы Павленко и Овчинникова! А они вели «розыски» Кравченко аж до 10-го числа! Значит, кто-то придержал докладную врача Акимовой. Кто? Ну, об этом мы вряд ли когда узнаем, хотя с того мая прошло всего десять лет. Но на этом странности не кончаются. Кравченко «гуляет» почти неделю. Его задерживают двое ребят из охраны железнодорожного полотна 12 мая. Да как задерживают! Он сам идет на них! Офицер абвера, занимавшийся разведкой дислокации партизанских формирований, имеющий четыре боевых награды рейха, знающий на зубок законы конспирации, два месяца успешно симулировавший психическое расстройство, вдруг топает по железнодорожной насыпи в несуразном наряде, без документов прямо на пост НКВД! Как будто договорились: ты убежишь, а мы тебя потом поймаем.

–  А может, он и впрямь сбрендил в этой психбольнице? Я как-то был там пару раз по делу - тягостное впечатление, скажу тебе. Я диву давался, как там врачи еще сами не свихнулись. Тут иной раз по службе на дурака нарвешься, день в себя прийти не можешь. А там же сутки напролет с ненормальными! О-о, врагу не пожелаю.

–  Да нет, Кравченко был в своем уме и трезвой памяти. Его взяли 12-го. Через 10 дней, 23 мая 46-го собирается комиссия в составе: заведующий областной психиатрической больницей Ольшевский, ординатор той же клиники Акимова и ассистент психиатрической больницы Плавинский. Эта комиссия в присутствии прокурора Белорусского военного округа Боровицкого в помещении Управления контрразведки освидетельствовала заключенного Кравченко Бориса Михайловича (он же Максимов Леонид Петрович), обвиняемого по статье 58-1 «б». Вот что они пишут: «В настоящее время Кравченко жалоб на состояние здоровья не предъявляет. Объективными исследованиями установлено следующее: Кравченко правильного телосложения, нормальной упитанности, со стороны внутренних органов без патологических отклонений. Очевидных расстройств центральной нервной системы не отмечается. Исследуемый ориентирован в окружающей обстановке, в инкриминируемых ему преступлениях. Мыслительные функции патологических отклонений не обнаруживают. Настроение ровное. Мимика и движения вполне адекватны. Память не нарушена. Комиссия пришла к заключению, что Кравченко, он же Максимов, признаков психического заболевания не проявляет и в отношении инкриминируемых ему преступлений является ответственным и вменяемым». Подпись, печать, как положено!

–  Вот что значит контрразведка! Два месяца он лежал в психиатрической клинике - и все принимали его за дурачка: кормили таблетками, горшки за ним выносили. Он, извини меня, писал под себя - а доктора хлопотали: «Ах, несчастный, ему все хуже, скоро по-большому в постель накладывать будет». А тут привезли в контрразведку - и махом выздоровел! Те же врачи хором пропели - здоров, умен, к тюрьме готов!
– Мозгов закурил, выпустил облако дыма, прошелся по кабинету, лицо его посерьезнело.
– Мне кажется, эта комбинация преследовала некую цель, во имя достижения которой Кравченко сначала должен был выглядеть заблудшей, раскаявшейся овцой, чтобы уберечь его от «вышки». А потом - коварным, хитрым, изворотливым шпионом, который так и норовит надуть следствие, сбежать, чтобы снова вредить нашей стране.

–  И здесь вы в точку. Это без лести! Вот смотрите, два документа. Первый датирован июлем 46-го года. Это характеристика на агента Кравченко-Максимова, участвовавшего в операции нашей контрразведки под кодовым названием «Костры». Читаю: «Перевербованный агент германского разведоргана “Абверкоманда 103” “Кравченко” с санкции начальника ГУКР “Смерш”» - а им тогда был расстрелянный в декабре 54-го Виктор Семенович Абакумов - так вот, Кравченко «использовался в оперативных целях до мая 1945-го». В легендируемую группу Кравченко германской разведкой пять раз доставлялись на самолетах и сбрасывались на парашютах грузы с оружием, деньгами, питанием для радиостанции, продуктами, обмундированием. В период использования «Кравченко» по делу «Костры» он добросовестно выполнял даваемые ему задания, проявлял инициативу в составлении проектов агентурных комбинаций, а также участвовал в операциях по приему грузов, сбрасываемых с немецких самолетов. При участии «Кравченко» был задержан агент-парашютист германской разведки Е. Юхимук. Подписано офицерами Управления контрразведки Белорусского военного округа в июне 46-го. Не проходит и года, как появляется справка по следственному делу Кравченко, в которой говорится: «… к выполнению заданий наших органов относился пассивно, никакого желания не проявляя, вызывал подозрения в двурушничестве, так как по своим убеждениям является антисоветской личностью и социально опасной для общества. Будучи арестованным за активную преступную деятельность в пользу немцев, Максимов-Кравченко, имея намерение скрыться от ответственности за совершенные преступления, 11 апреля 1945 года бежал из-под стражи. После этого, будучи водворенным в тюрьму, он вторично, в мае 1946-го, совершил побег, симулировав психическое расстройство. В этот раз скрывался в течение 12 суток и только принятыми активными мерами розыска был задержан. Начальник Управления контрразведки МГБ Белорусского военного округа, генерал-майор Ермолин. Февраль 1947-го». Каково?

–  Обе характеристики - для наградного отдела. Первую можно посылать в Министерство обороны СССР, глядишь, простят грехи, а то еще и дадут какую-нибудь медаль. «За победу над Германией»… А с бумагой от генерала Ермолина можно прямиком топать к Гелену - и на работу устроит, и деньжат подкинет, - Мозгов внимательно посмотрел на Никишина, погасил папиросу, достал из быстро пустеющей коробки новую, начал медленно разминать.
– Что ты предлагаешь? По глазам вижу, хочешь докопаться, понять, прав ли ты в своих догадках… Попробуй! Но как только почувствуешь, что уперся в стену, брось! Это не наше дело. И не надо мне толковать про законность: коли сделанное на пользу стране, то оно и законно.

Никишин извлек из папки две отпечатанных на машинке странички, пока полковник прикуривал, пробежал их глазами и положил на стол перед Мозговым. Это был проект запроса военной прокуратуры Белорусского военного округа начальнику Особого отдела КГБ при Совете Министров СССР по Белорусскому военному округу генерал-лейтенанту Едунову.

«…В процессе расследования по делу Максимова-Кравченко целый ряд существенных обстоятельств не установлен, показания Максимова-Кравченко-Доронина проверены поверхностно, противоречия в его показаниях не устранены; почему Максимов-Кравченко-Доронин неоднократно изменял свои показания - не выяснено; прохождение его службы в Советской Армии и в партизанских отрядах, обстоятельства, по которым он оказался в немецкой разведке, по архивным материалам не проверены.

Для того, чтобы прояснить картину преступления Максимова-Кравченко-Доронина, необходимо:

истребовать из Центрального архива Советской Армии личное дело Максимова-Кравченко-Доронина, запросить наградной отдел Управления кадров Советской Армии, кто был награжден медалью «За отвагу» №422033, орденом «Красная Звезда» №148266;

запросить из органов ЗАГС Москвы и Белинского района Пензенской области документ о рождении Максимова;

запросить партархивы Калининского обкома, ЦК КП Белоруссии и другие архивы, состоял ли Максимов-Кравченко-Доронин в партизанских отрядах;