— Тебе? — удивляется Джачинто. — Ты никуда не пойдешь.

— Нет пойду!

— Убирайся! Сейчас не время таскать с собой ребятишек. Ферт не велел. Проваливай.

В Пине клокочет ярость. Он пойдет за ними без оружия и будет измываться над ними, пока они не выстрелят ему в спину.

— Ферт, Ферт, это правда, будто ты не хочешь, чтобы я шел? Ферт не отвечает. Он жадно затягивается окурком сигареты, словно собирается его проглотить.

— Вот, — говорит Пин. — Разрази меня гром! Он сказал, что это брехня.

«Сейчас мне влепят по шее», — думает Пин. Но Ферт ничего не говорит.

— Ферт, можно мне пойти в бой? — спрашивает Пин.

Ферт молча курит.

— Ты слышал, Джачинто, — кричит Пин, — Ферт сказал, что я могу идти.

Вот теперь Ферт прикажет: «Молчать! Останешься здесь!» — скажет он.

Но Ферт не произносит ни слова. В чем дело?

Пин говорит решительно и очень громко:

— Так я пошел.

Пин медленно направляется к месту, где лежит неразобранное оружие, и насвистывает, чтобы привлечь к себе внимание. Он выбирает карабин полегче.

— Я возьму вот этот, — говорит он громко. — Чей он?

Никто ему не отвечает. Пин возвращается назад и, держа карабин за ремень, размахивает им из стороны в сторону. Он усаживается на землю прямо против Ферта и принимается проверять затвор, прицел, спусковой крючок.

Пин напевает:

— А у меня ружье! А у меня ружье!

Кто-то обрывает его:

— Заткнись! Ты что, рехнулся?

Партизаны строятся по взводам и отделениям; несущие амуницию договариваются, когда они будут сменяться.

— Итак, всем ясно, — говорит Ферт. — Отряд займет позицию между пилоном на Пеллегрино и вторым ущельем. Командовать отрядом будет Кузен. Приказы получите из батальона.

Теперь на него обращены все взгляды — сонные мутные глаза глядят сквозь свисающие на лоб вихры.

— А ты? — спрашивают они.

У Ферта немного гноятся опущенные веки.

— Я болен, — говорит он. — Я не могу идти.

Ну вот, теперь будь что будет. Люди его больше ни о чем не спрашивают. «Я конченый человек», — думает Ферт. Теперь будь что будет. Ужасно, что люди ему ничего не говорят, что они не протестуют; значит, они уже поставили на нем крест, они рады, что он отказался от последней предоставленной ему возможности — вероятно, они ждали от него этого. Но все же они не понимают, что заставляет его так поступать; даже он сам, Ферт, толком этого не понимает. Но теперь будь что будет. Пусть катится все к чертовой матери.

А Пину-то все понятно. Он смотрит внимательно, прикусив язык, и щеки у него горят. Там, зарывшись в сено, лежит женщина, под мужской рубашкой у нее горячая грудь. По ночам на сене жарко, и женщина то и дело ворочается. Однажды, когда все спали, она встала, сняла брюки и голая завернулась в одеяла. Пин это видел. Пока в долине будет бушевать сражение, в сарае произойдут потрясающие вещи, в сто раз интереснее, чем бой. Вот почему Ферт не возражает, чтобы Пин пошел со всеми. Пин кладет ружье у ног. Он внимательно следит за всем, что происходит вокруг. Партизаны готовы к выступлению. Никто не говорит Пину, чтобы он встал в строй.

В эту минуту на крыше начинает трепыхаться сокол: он бьет подрезанными крыльями так, словно его охватил приступ отчаяния.

— Бабеф! Я должен накормить Бабефа! — вспоминает Левша и бежит за мешочком с требухой, которой он кормит сокола.

Тогда все сразу набрасываются на Левшу и на его птицу: кажется, что им хочется излить на кого-то накопившуюся в них злобу.

— Чтоб ты подох вместе со своим соколом! Проклятая птица! Всякий раз, как она каркает, случается беда! Сверни ты ей шею!

Левша стоит перед ними с соколом, вцепившимся когтями ему в плечо; он сует ему в клюв кусочки мяса и с ненавистью смотрит на товарищей.

— Сокол мой, и вам нет до него никакого дела, захочу и возьму его с собой!

— Сверни ему шею! — кричит Дзена Верзила по прозвищу Деревянная Шапочка. — Сейчас не время возиться с птичками! Сверни ему шею, а не то мы сделаем это сами!

Он протягивает к соколу руку, и тот так сильно клюет его в тыльную сторону ладони, что выступает кровь. Сокол нахохлился, расставил крылья и, не переставая кричать, вращает желтыми глазами.

— Ну что? Схлопотал! Вот это по-нашему, — говорит повар.

Все сгрудились вокруг Левши; бороды топорщатся от гнева, кулаки подняты.

— Заткни ему глотку! Заткни ему глотку! Он приносит несчастье! Он накличет на нас немцев!

Дзена Верзила по прозвищу Деревянная Шапочка слизывает с руки кровь.

— Убейте его! — говорит он.

Герцог, на спине у которого ручной пулемет, вытаскивает из-за пояса пистолет:

— Я пр-ристр-релю его! Я пр-ристр-релю его! — мычит он.

Сокол не унимается, наоборот, он еще больше неистовствует.