Раздался щелчок — это Харпер взвел курок винтовки. Солдаты Шарпа, даже те, кто прежде спал, теперь лежали в траве, готовые к бою, и даже если бы всадник обернулся, он вряд ли заметил бы пехоту. В роте Шарпа служили ветераны-застрельщики, закаленные двумя годами войны в Португалии и Испании, обученные не хуже любых других солдат в Европе.

— Узнаете форму? — тихо спросил Прайса Шарп.

— Никогда не видел такой прежде, сэр.

— Пат? — Шарп обернулся к Харперу.

— Похож на клятого русского, — сказал Харпер.

Харпер никогда не видел русского солдата, но почему-то воображал, что русские носят серые мундиры, а этот таинственный всадник был во всем сером. На нем была короткая серая куртка драгуна, серые брюки и серый плюмаж из конского волоса на сером стальном шлеме. Или, возможно, подумал Шарп, это серый чехол из ткани — чтобы металл шлема не отражал свет.

— Испанец? — предположил Шарп.

— Доны всегда разряжены как петухи, сэр, — возразил Харпер. — Донам не понравилось бы умирать в сером тряпье.

— Может, он партизан, — сказал Шарп.

— У него оружие как у лягушатника, — сказал Прайс, — и штаны тоже.

Справлявший нужду всадник был действительно вооружен как французский драгун. Он носил прямой кавалерийский палаш, короткоствольный карабин в седельной кобуре, из-за пояса торчала рукоятка пистолета. На нем были те самые мешковатые штаны, saroual, которые предпочитают французские драгуны, но Шарп никогда не видел, чтобы французский драгун носил серые штаны и тем более серую куртку. Драгуны противника носили зеленые мундиры. Не охотничьи темно-зеленые, как куртки британских стрелков, но светлее и ярче.

— Может, у педиков кончилась зеленая краска? — предположил Харпер и замолчал, поскольку всадник застегнул мятые штаны и вскочил в седло. Он тщательно осмотрел долину, не увидел ничего, что бы могло его встревожить, и повернул коня в обратную сторону. — Разведчик, — негромко сказал Харпер. — Его послали посмотреть, нет ли кого-нибудь здесь.

— Он чертовски плохо выполнил задание, — отметил Шарп.

— Тем лучше для нас! — воскликнул Прайс. — К счастью, мы движемся в другую сторону.

— Нет, Гарри, — возразил Шарп. — Мы должны посмотреть, кто эти ублюдки и что они там делают. — Он указал на гору. — Сначала вы, Гарри. Возьмите своих людей и на полпути ждите нас.

Лейтенант Прайс повел красномундирников в вверх по склону. Половина роты Шарпа носила красные мундиры британской линейной пехоты, в то время как другая половина, как и сам Шарп, — зеленые куртки элитных стрелковых полков. Превратности войны привели стрелков Шарпа в батальон красных мундиров, а бюрократическая инерция удерживала их там, к тому же теперь было трудно сказать, где стрелки, а где красные мундиры, настолько потертой и выцветшей была форма на тех и на других. На расстояния они все казались одетыми в коричневое — из-за дешевой домотканой португальской ткани, которую солдаты были вынуждены использовать для ремонта.

— Вы думаете, что мы пересекли границу? — спросил Харпер у Шарпа.

— Похоже на то, — ответил Шарп сердито, все еще недовольный собой. — Хотя никто не знает, где эта чертова граница, — добавил он, оправдываясь.

Отчасти, он был прав. Французы отступали из Португалии. В течение зимы 1810 года противник оставался перед линиями Торрес Ведрас, на расстоянии полдневного марша от Лиссабона, предпочитая мерзнуть и голодать, но не отступать к базам снабжения в Испании. Маршал Массена [1] знал, что отступление означает отдать всю Португалию британцам, в то время как атаковать линии Торрес Ведрас было бы чистым самоубийством, и таким образом он просто стоял, не наступая и не отступая, стоял и голодал всю эту бесконечную зиму, глядя на огромные земляные сооружения, протянувшиеся от ряда холмов через узкий полуостров к северу от Лиссабона. Долины между холмами были заблокированы массивными дамбами или баррикадами, переплетенными колючими кустарниками, в то время как на вершинах холмов и их склонах, изрытых траншеями и амбразурами, были установлены артиллерийские батареи. Эти линии, голодная зима и неустанные нападения партизан наконец пересилили желание французов захватить Лиссабон, и в марте они начали отступать. Теперь стоял апрель, и отступление замедлялось на холмах испанской границы, поскольку именно здесь маршал Массена решил оказать сопротивление. Он полагал, что сможет бороться и победить британцев на рассеченных реками холмах, к тому же за спиной Массена стояли крепости-близнецы Бадахос и Сьюдад Родриго. Эти две испанских цитадели превращали границу в непроходимый барьер — однако в данный момент Шарпа беспокоило не тяжелая битва на границе, что предстояла впереди, а скорее таинственный серый всадник.

Лейтенант Прайс достиг мертвого пространства на полпути к вершине холма, где его красные мундиры и затаились, в то время как Шарп жестом приказал стрелкам двигаться вперед. Склон был крут, но зеленые куртки поднимались быстро: как все опытные пехотинцы, они испытывали здоровый страх перед кавалерией противника и знали, что крутой склон — самый надежный барьер между ними и всадникам, так что чем выше стрелки заберутся, тем безопаснее и счастливее они будут чувствовать себя.

Шарп миновал отдыхающих пехотинцев и продолжил путь к гребню хребта, разделявшего две долины. Приблизившись к гребню, он махнул стрелками, которые улеглись в невысокой траве, а сам пополз вперед, к линии горизонта, чтобы посмотреть вниз, в меньшую долину, где исчез серый всадник.

И в двухстах футах ниже себя видел французов.

Все они носили странную серую форму, но Шарп теперь знал, что они были французами, потому что один из кавалеристов нес на копье флажок. Маленький, с раздвоенным краем флажок, нужный для того, чтобы в хаосе битвы отличать своего от чужого, и этот потертый и помятый флажок был красно-бело-синим триколором врага. Знаменосец сидел на лошади в центре маленького заброшенного поселения, в то время как его спешенные компаньоны обыскивали полудюжину хижин из камней и соломы, похожих более на временные летние пристанища пастухов, которые на лето пригоняют свои стада на горные пастбища.