— Весьма завлекательная схватка, — пробулькал Ктантос. — Даже при моем опыте любопытно поглядеть, как сражаются два, что бы ты там ни говорил, пусть и смертных, но весьма необычных в своем могуществе и в своих амбициях властителя. Что интересно — в той войне ты ведешь себя не так, как обычно, покапывая умение выжидать и не рисковать поспешными действиями.

— К чему спешить, когда моя цель — втянуть его в конфликт с другими врагами, которых я ему навяжу, а затем… — Амиро вдруг оборвал свою фразу. — Я никогда не отличался болтливостью и сейчас не собираюсь раскрывать мои планы кому бы то ни было — даже богу, даже во сне.

— Дело твое, — пробурлила череда пузырей. — Но у меня есть к тебе предложение. Обдумай его. Любому смертному правителю нужен божественный покровитель. Доверься мне, посвяти себя мне как своему богу, и я поведу тебя в бой с твоим заклятым врагом. Докажи мне одни раз свою верность и покажи себя достойным быть правителем мира — и ты не пожалеешь. Уж я сделаю так, чтобы твой триумф был полным и окончательным.

— В то, что это в твоих силах, я готов поверить, — спокойно сказал Амиро.

Принц стоял, скрестив руки на груди, глядя в незнакомое небо с двумя лунами и чужими звездами, и обдумывал предложение Ктантоса. Чуть склонив голову, Амиро добавил:

— И все же твои обещания для меня — пустой звук. Сдается мне, ты и с этим дикарем — Конаном — такие же торги ведешь. Правда, судя по всему, мое видение мира больше совпадает с твоим, чем варварские принципы киммерийца.

Словно не услышав сомнений Амиро, Ктантос продолжил:

— Вопрос в том, готов ли ты признать меня Единственным Истинным Богом? И готов ли ты признать моего Верховного Жреца, каким бы странным он тебе ни показался.

Несколько мгновений поверхность бассейна оставалась гладкой, как зеркало. Затем на ней вновь вздулись пузыри:

— Подумай об этом, принц Амиро. Я не прошу ответа прямо сейчас. Хорошенько подумай.

Двойное кольцо огней вокруг бассейна и площади с колоннами померкло. Воцарилась полная темнота, которую вдруг разорвал нестерпимо яркий свет…

Принц Амиро открыл глаза, которые больно резанули пробивающиеся сквозь парусину шатра лучи яркого аргосского солнца.

Проморгавшись и сев на край походной кровати, Амиро крикнул:

— Эй, стража!

В тот же миг в дверном проеме встал во весь рост закованный в кольчугу начальник дежурной смены личного караула принца:

— Какие будут приказания, ваше высочество?

— Какого черта меня не разбудили с рассветом?

— Дворецкий не смог разбудить вас. А потом… вы что-то говорили во сне, и мы, не желая подслушивать, покинули шатер.

— Все? Это правильно, — кивнул Амиро и, нагнувшись, чтобы застегнуть пряжки на сапогах, приказал: — Собрать офицеров!

Спустя несколько минут верховный главнокомандующий кофийской армией, откинув полог, вышел из шатра п ступил на расстеленный перед дверью толстый аграпурский ковер. Молча обведя взглядом стоявших плотным строем офицеров, он громким голосом обратился к ним:

— Слушайте меня, мои верные вассалы! Сегодня ночью мне было божественное видение!

Королева Зенобия, супруга величайшего короля мира, женщина, чьему состоянию не было равных на земле, сидела в своих покоях одна и молча глотала слезы.

Огромная комната — спальня королевы, обставленная со вкусом самыми дорогими и редкими вещами и украшениями со всего света, — была ярко освещена десятками свечей. Даже в печали Зенобия могла себе позволить не скрывать красоты своего прекрасного лица.

Не Конаном была обижена прекрасная королева, и не на него она злилась. Ее супруг был мужчиной, понять которого до конца не смогла бы ни одна женщина, не говоря уже о том, чтобы удержать его при себе. Какие-то неведомые силы влекли его по жизни, наделяя его силой и энергией, сопоставимыми но мощи с вулканами зингарского побережья. К этим силам примешивалось какое-то особое, выстраданное Конаном отношение к неписаному кодексу чести, который он чтил свято и романтично, как юноша, впервые взявший в руки оружие и еще не столкнувшийся с грязью мира.

Нет, не на киммерийца были направлены гнев и раздражение королевы. Личной угрозой себе, своему счастью она считала других женщин, которые, по ее мнению, заставляли Конана распылять свои силы, отвлекаясь от главных целей. Этих-то соперниц Зенобия позволяла себе ненавидеть.

Взять хотя бы эту рыжую Амлунию. Этакая романтическая воительница, слепо восхищенная могучим завоевателем. Как бы не так, по всем донесениям шпионов выходило, что эта хитрая потаскуха, готовая предложить, кому надо, свой капитал — жадное до плотских утех тело, прекрасно понимала, что делала. Во всех действиях куртизанки чувствовался дальний прицел, она знала, куда всадить острие кинжала своей любви.