Она понимала, действительно понимала: он только что произнес приговор. Не ей, себе. Но разве дело в том, что слова сказаны вслух? И всё же ей было бы легче, проще, если бы она их никогда не слышала. От него. Легче ненавидеть. Он стоял совершенно беззащитный, такой непривычный и чужой, без насмешек, без дикого звериного взгляда. Почему его глаза стали серыми? Она молчала, так ничего и, не сказав в ответ. Лишь спрятала лицо на его груди. Чтобы больше не видеть этих глаз, не видеть того, что читала в них. Защититься от него, от этого взгляда. Потому что на него она могла ответить.

– А если она сорвется, ответит ему взаимностью? – Время, Саз.

– Тогда он станет непробиваемой скалой, – Огонь, Рин.

– Не сорвется, у меня не сорвется, – Воздух, Риз.

– Да уж, ты сплел хорошую иллюзию, – Земля, Тар.

– Угу, он у нас мастер на такие штуки, – Сущность, Кир.

– Мастер лжи, – Вода, Син.

– И всё-таки, что скажет ифирин? – Свет, Йей.

– Ты только о нем и беспокоишься, – Металл, Тил.

– Мы все о нем беспокоимся, – Вероятность, Сел.

– Ага, особенно Риз, – Молния, Зар.

– Он только о себе волнуется, – Путь, Арк.

– Нет, всё же мы что-то упустили, – Итог, Йут. Но его опять никто не услышал.

Острые, как лезвия, когти рвали ее на части, клыки впивались в тело, высасывая кровь. Она кричала, надрывая голосовые связки, но ни единый звук не прозвучал. Тогда она начала задыхаться, продираясь сквозь липкий туман, пытаясь убежать от этих когтей и клыков, от оглушающего рева. Поскользнулась, упала. И падение стало бесконечным, пропасть затягивала ее, омерзительные рожи корчились в ядовитом смехе по стенам. Склизкие руки тянулись к ней прямо из этих стен. Она снова закричала.

– Проснись, это просто сон, просто кошмар, проснись же, – такие знакомые теплые руки выдергивали Тари из вязкой мути сна. Она очнулась, всхлипывая, пытаясь надышаться, вздрагивая всем телом.

– Это просто сон. Не бойся. Просто сон.

– Страшно, очень страшно…

– Не бойся, я с тобой. Я всегда буду с тобой. Никто не посмеет тебя обидеть, – голос успокаивал, такой близкий и тревожный голос. Аш. Он волновался, бережно прижимал девушку к себе, осторожно целовал в висок. Всхлипы звучали всё реже, Тари постепенно приходила в себя от кошмарного сна.

С той ночи сумеречник стал словно другим, более ласковым, более внимательным. С той самой песни. А Тари начали преследовать кошмары. И иногда в бредовой мути девушке мерещилась клыкастая насмешливая ухмылка Аша. Но ему она не обмолвилась и словечком о том, что он – причина ее страхов. Она и раньше не чувствовала себя свободной, а после его признания и вовсе ощутила, как клетка стала тесней, прутья – толще. Если раньше она могла надеяться, что рано или поздно ему это надоест, и он ее отпустит, то теперь стало ясно – не отпустит никогда. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять – эльф никогда не откажется от своей любви. Ведь она единственная на всю жизнь. На его бесконечно-долгую жизнь. И если этот угрюмый отшельник за столько столетий вдруг растаял сердцем, то все становилось более чем серьезно. От одного лишь осознания того, сколько нерастраченной любви скопилось в нем за эти годы.

И всё же Тари находила успокоение в его теплых сильных руках, в таких нежных объятьях. И даже забывалась в них иногда. Возможно, просто пыталась смириться со своей участью, ведь не так плохо было жить с друидом. Он был заботливым и вовсе не злым. Но стоило ей начать так думать, как память ненавязчиво подбрасывала совершенно другой облик Аша – безумные, пылающие жаждой убийства звериные глаза, насмешливая ухмылка и ее, Тари, заломленные руки. И не получалось стереть из памяти этот облик зверя.

К началу лета кошмары отступили, и Тари снова смогла спать нормально. Жизнь постепенно входила в спокойное русло, сменяя тревоги землянично-черешневыми запахами. Эльфийка опять улыбалась и бегала за Ашем по полянам с корзинкой. Она казалось, успокоилась, понимая, что выбора у нее всё равно нет: не отпустит ее отшельник, так и будет держать взаперти в своем лесу. Но если там, за чертой леса, такой страшный и опасный мир – не лучше ли остаться здесь, где приветливо щебечут птицы, где вкусно пахнет земляникой, и трескотливые белки садятся на ладонь, угощаясь ароматными ягодами? Во владениях сумеречника было необыкновенно хорошо. Все же Тари была эльфийкой, и умела ценить уют лесов, любила эту первозданность природы. Пусть иногда и хотелось поговорить с кем-то, кроме друида. И все же можно говорить с животными, играя в салки с белками.

– Где ты его взяла? – спросил Аш, вернувшись из города по истечении привычных трех дней. На коленях сидящей на крыльце Тари ворочался волчонок.

– Он сам пришел. Забился под порог и скулил, – начала оправдываться девушка.

– Нужно отнести его в стаю.

– Не нужно. Его мать умерла, ее задрал медведь. У него никого не осталось.

– Ошибаешься, у него есть стая, это его семья. Если оставить его здесь, то он никогда не станет волком.

– Почему?

– А охотиться ты его учить будешь?