Ничё баба — красивая, да?

Баба! Вот этот чёрненький симпотный, только чмокает так; когда первый ее пёр — не так…

Да параша, засифан какой-то!..

Далее — ясный день — эта девушка — баба — толстенькая крашеная милашка в очках — с цветочками входит в класс. Панорама ножек перерослых лолиточек. Что-то говорят.

Урок, — говорит Джанка.

Первый раз что ли?

Что первый? (все смеются). Ну да, типа практики, «Практикантка» называется… А есть ещё «Массажистка» — дерьмо, кстати.

(Ещё мотают). Все уходят, остаются одна лолиточка и училка. («После уроков что ли?»). Сидят за одним столом друг против друга — лолиточка уткнулась в книжку, училка томно вздыхает, косясь в окно, подкрашивая и без того размалёванные губы. Ученица, хитро щурясь и улыбаясь, что-то спрашивает.

Училка, манерно жестикулируя, объясняет. (Подружки повернулись к Джанке).

Она спрашивает, что такое какой-то там французский поцелуй, про который только что прочитала, а она объясняет.

Читает дальше, опять спрашивает. Опять объясняет. («То же самое», — поясняет Джанка). Ещё сидят, училка вся прям вспотела, ученица достает леденец на палочке и мусолит его. Опять спрашивает, та отвечает, двигая губами и что-то показывая руками у рта. («То же самое», — равнодушно поясняет Джанка, и подруги взрываются от смеха, однако перематывать никто не хочет — предвкушают уже — вслывающий до громкого шуршания, внезапно оборванный на секунду смачным причмоком слова «Лаллипап!» фон сигнализирует о наступающей кульминации). Пока они смеялись, лолиточка успела окунуть чупа-чупс у себя между ножек и опять сосёт. Вдруг встаёт и они разговаривают стоя.

Она так и не поняла, дура, — переводит Джанка, — говорит училке: а вы не могли бы показать. Как так, спрашивает та. Да так, отвечает, просто.

Лолиточка протягивает чупа-чупс училке, открывает ротик, та водит леденцом по ее губам, потом во рту. Вынимает, а ученица длинным языком всё тянется за конфеткой — тут кадр пронизывает ещё один язычище-вдвое-длиннее и они одновременно лижут, лижутся, целуются — очень крупно и долго — при участии леденца! — слюнявятся, чмокаются — лолиточка эта очень развязна: лазает им себе под животик — оголённый, впрочем, рукой училки. Училка запирает дверь, лолиточка ложится на парту, юбочку натягивает на грудь, трусиков нет, училка склоняется над ней, смакуя леденец, периодически окунаемый… Величайшая находка режиссёра — училка отнимает голову от лона своей любовницы, а внутренняя часть бёдер (и даже начало ягодиц, где кожа от трусиков самая светленькая и гладкая) покрыта алыми отпечатками помады. (Зрительницы спохватились раздражённо мотать — разные позы и т. п., тьфу!). Остановка (с громким щелчком механизма видака) — крупным планом крупная жопа училки, в которую чуть ли не по локоть погружается рука лолиточки… Неприличнейшие звуки и стоны. Звуки настолько громкие и недвусмысленные (камера даже из стыда даёт общий план издалека), стоны настолько нестерпимо-надрывные… Тут девушки прекратил просмотр. И вовремя — пришла Кирюхина мать — они едва успели спрятать кассету, расшторить окна и зашторить глазки, в которых всё ещё отражались последние кадры…

Ю-ю проснулась, надела халат. Воды не было, солнце пекло из балкона на кухне, в зале храпел отец. Она сидела на унитазе, гладила своё потное тельце. Смывать совсем нечем, вчера даже никто не догадался набрать в ведёрко. Она скатала с себя совсем прилипившиеся трусики и пошла за другими… Блин, трусов-то нет приличных… не-приличных!.. Вспоминались и вчерашние физические ощущения, но непонятно как быть дальше. То, что она почувствовала, то, что она увидела, — лучше б этого не было, плохо, что это есть. Она хотела выпить чай, но воды не было и в чайнике, да ещё на дне плавали какие-то макароны или одноразовая лапша… Она нарыла в вазочке пять рублей мелочью, с трудом напялила юбку с майкой и решила спуститься вниз за газировкой. На лестнице встретился Кирилл — можно сказать сосед, а раньше они учились в одной школе, дружили, теперь он просто смотрит на неё — он старше на два года.

Ты чё, Ю-ю, ходишь?

Да так, за газировкой, воды нет опять.

Чё на наш пятачок не приходишь? Приходи вечером, выпьем, то-сё…

То-сё! У вас там все какие-то коматозные, я-то ведь не пью.

Спроси у мамы на мороженое и всё будет чики-чики.

Ладно, пойду я.

Ты какая-то недоразвитая! — Он схватил её за руку. Твоя Кирюха прётся во все щели — помнишь, тот чувак, Толян, которому двадцатник уже, а она с ним того…

А тут я такой — йоу-йоу-йоу! — выпрыгиваю из автобуса… причём по своему обыкновению на остановку раньше (я дурачило, хоть и гениален), думаю: сразу заскочу к Ю-Ю, чайку попью, искупаюсь, её посмотрю. Она открыла не сразу (наверно одевалась — ходила в трусиках), проснулся отец, поздоровался, помочился, сказал «Блядь, вонища!», посмотрел в чайник, долбанул газировочки и опять завалился. Я сидел на табуретке, вроде бы ожидая чаю, теребя мокрый пупок, она стояла у плиты, запахивая халат, очень уж длинный, вся тоже потная (я хотел бы ее всю облизать, у меня буквально клинило мозг, когда я начинал это представлять).

— Искупаться ведь тоже нельзя, — глупо я сказал, — часов в девять приеду тогда (у меня были дела к её матери). Может хоть у меня есть…

Я было зашёл в ванную помочиться, но призадумался — делать это или нет. Покрутил кран, на раковине стоит шампунь «Нивея хея кея» (это её произношение; помню раз спросил у неё «Хейр кейр», а она не поняла! а Репа, та вообще говорит «Хайр карэ»!) — однажды тоже не было мыла, я вымыл руки с ним, понюхал и остолбенел: вот он, запах любимой! а я-то думал, что это её особенный аромат! А это серийный расхожий шампунь, в рот он колебись конём! А запах пота, естества они не уважают!..

Ю-Ю, бедная, пробовала воду, о чём-то думала, чуть ли не плакала… Стала звонить Кирюхе, прикрыв дверь к отцу. Той не было, хотя они договорились ровно в 12. Она видела себя в зеркале с трубкой в руке, немного трясущейся, смотрела в своё слегка припухшее личико, рассматривала красные пятнышки на носу, водила пальцем по передним чуть кривым зубкам, она хмурилась. Она крутила диск, смотря в себя, в упор в свои, как говорят, «вечно затуманенные глазауси», на прилепленную к зеркалу открытку от Кирюхи: котёнок-пушистик, завитки и блёстки, внутри «Люлёнок! С 15-летием!» — всё как обычно… а дальше: «Люби самых сладких мальчиков!» …Сброс, опять, она разговаривала с ней, впрочем, она едва что смогла из себя выдавить, однако всё получилось, назначена встреча, хотя такое трудно себе вообразить, наверно это для бессистемных людей.

Девушки весело выходили (к ним уже стучались), Люлька ещё раз скосилась на телефончик:.

На ручке двери висел, как обычно, пластиковый пакет. Ксю присела на корточки. «Харлей» с каким-то несуразным ярко-зелёным баком, ярко-жёлтенький СD-плеер, и на всём этом восседает шикарнейшая чувырла, выставив голую ногу (в обрезанных джинсовых шортиках, конечно), подбоченясь, опершись на руку на руле, зачёсанная грива, носик-свинка, толстые, «воздушные» губы… Её нога блестит, удивилась Ксю, наверно только что побрила и намазала… а цвет её какой-то оранжевый — загорелый? — как подрумяненная корочка окорочка… аппетитно, хочется попробовать зубками. В такой же позе её, поди, тянет какой-нибудь фотограф-порнограф, продюсер-юзер и все вподряд. У неё большая и водянистая, и она даже особо не ощущает, для неё это просто занятие, работа, просто жизнь, просто потребность — как говорят современные психологи — заниматься сексом полезно, необходимо для здоровья. Интересно, пробовал её кто-нибудь в задницу?.. Как пить дать, сначала снималась для сайта — сувала бананы, бутылки и кабачки настоящего-размера-как-ребёночек, а вот туда не знаю… Такая правильная мордашка — всё по правилам: сначала было только до пояса, виски и бурбон не мешаю, всегда деньги и презерватив вперёд, при месячных нельзя, в носик можно, по вене — никогда, сначала было два… (потом три… четыре… больше нету!) пальца можно, а пять нельзя!.. Ксю схватила ручку, хотела что-нибудь подрисовать, но начала черкать, чиркать и драть пакет.