— Ты меня куда привела?!

Этого Элрина тоже не понимала.

Она-то видела перед собой именно Сафину, такую, какой та всегда и была, и поведение киммерийца, его внезапное замешательство были на редкость странными.

Колдунья, уперев руки в бока, злобно сверкала глазами, не отводя от предательницы тяжелого взгляда.

— Она… он… я… — невнятно пролепетала Элрина, в совершенном замешательстве не соображая, кого больше бояться и с кем объясняться в первую очередь.

Противная сопливая девчонка переминалась с ноги на ногу.

— Где Сафина? — все-таки возобновил допрос варвар, — И где Шенар?

— Сафина — это я, — пискнул странный р нок. — А Шенар ушел. Лысый Шенар всегда у лит.

— Куда? И когда?

— Ночью, мой господин. Наверное, ночью не видела! А зачем вам Шенар? Он что-нибудь украл у вас, этот старый облезлый ворюга? Ах! От него одни неприятности. Соседи давно сулятся пришибить или отравить паскудника, но страсть до чего хитрый и ловкий, и ест только крыс да мышей… если не удается стянуть чего повкуснее.

— Крыс и мышей?..

— К-конечно, мой господин… правда, крыс он чаще просто душит и приносит мне. Вот! — в доказательство своих слов девочка быстро нагнулась и, не выказывая особого отвращения, подняла из-под ног дохлую крысу, держа ее двумя пальцами за голый скользкий хвост и покачивая из стороны в сторону. — А разве… господин не знает, что коты… имеют такие повадки? Вот и Шенар тоже.

Если бы ее последние слова не прозвучали такой откровенно издевательской интонацией Конан уже почти был бы готов поверить в то, что Шенар в самом деле всего лишь облезлый кот, а девчонка — его хозяйка.

Но выражение глаз этого ребенка на один мне сделалось вместо растерянного и испуганного совсем иным — злобным и торжествующим. Да ведь и Горилла Грин в последний момент прикинулся чем-то подобным! Киммерийца охватила ярость. Отпустив трясущуюся от страха Элрину, он вцепился в отвратительную девчонку и встряхнул ее, словно тряпичную куклу. Та выронила из рук крысу — которая тут же растаяла в воздухе, не долетев до пола — и пронзительно завизжала, причем визг перешел в такие звуки, что издает кошка, если ей случайно наступить на хвост, а ее пальцы на глазах превратились в звериную лапу с заостренными когтями.

Что-то колдунье на сей раз было не отвязаться от кошачьей темы. Элрина, вместо того, чтобы, получив свободу, пуститься наутек, как зачарованная наблюдала за происходящим, страстно желая, чтобы варвар свернул ведьме шею — тогда бы ей, Элрине, по крайней мере можно было бы не опасаться мести со стороны Сафины. Так и есть — пальцы Конана сжались на горле того, кого он держал в руках; еще миг — и хруст костей возвестил бы о том, что все кончено. Но тут киммериец опомнился: прикончив тварь, он лишился бы возможности узнать что-либо о судьбе Ллеу.

Разум взял верх над взбудораженными чувствами.

— Где Шенар? И где мой друг?! — заорал он.

Существо в его руках стремительно меняло обличья, шипело, квакало, верещало, но не произносило внятных слов.

Движимый словно каким-то наитием, варвар подтащил его к столу, на котором стояла одна-единственная серебряная коробочка и, открыв крышку, попытался ткнуть это туда мордой.

Существо пришло в неописуемый ужас — оно закрыло глаза, прижало уши и перестало дышать.

Еще бы! Сафина прекрасно знала, что, в каком бы виде она ни пребывала, вдохнуть проклятый порошок было бы для нее смертным приговором. Чуть больше допустимого — и конец.

Причем достаточно неаппетитный, в отвратительных корчах и судорогах.

— Пусти, — прохрипела она, стараясь ни в коем случае не дышать, — я скажу…

— Ну, надо думать, — не без некоторого самодовольства произнес Конан, — я умею кому угодно развязать язык.

— Шенар его увел, — приняв свой обычный вид, пробормотала Сафина, с опаской косясь на оставшуюся открытой коробочку с зельем, — был он здесь, верно. Да только их без толку преследовать. Друг твой с тобой не пойдет, а попробуешь применить силу — будет насмерть драться. Либо тебя прикончит, либо себя. Он тебя и не узнает. Для него теперь ты — это Шенар. Не в себе твой Ллеу, — вздохнув, добавила она, — и да самой Немедии, а это не меньше пяти дней пешего пути, таким останется, да и потом еще не сразу очнется…

— Что вы с ним сотворили?!

— А что бы ни сотворили, он сам виноват, — решительно заявила ведьма, — А ты сам-то хорош! Прохлопал ушами, пока Шенар его у тебя из-под носа уводил, а теперь поздно, улетела птичка. Фью-ить — и нету…

— Да чтоб ты сдохла, Нергалово отродье! Я повешу твоего лысого дружка на его же собственных кишках! Говори еще — это что за дерьмо, — киммериец указал на порошок, — которого ты так боишься?

— Травка такая, — заюлила колдунья, — ты ее не трогай. С нею умеючи надо обращаться, от нее и великая радость может, и большое зло. Кому как.