Шрифт:
– Но то война была.
– И нам осталось!
Про войну он пусть с кем-то другим. Я обессилел.
– Ну, рудник у нас военного значения. Броня – в армию не берут. Но я добился!
«Ты бы чего-нибудь хорошего добился!» – мелькнуло у меня.
– Батя старые связи поднял.
Да, добрый батя!
– В самый опасный отряд!
– Партизаны? – предположил я.
– Вроде того! – Пека кивнул.
– В мирное время?
– Да.
Надо бы передохнуть. Куда мчимся? У меня же был стройный план. Кто сценариев про рабочий класс не писал? Стройка, трудности, преодоление, апофеоз. А мы где? В партизанах?
– Нормально служил. Только дома дела…
– Батя?
– Ну! Добыча металла, – с ударением на «о», – непростой вообще процесс. Руду рвут, выгребают, катят на комбинат. Там ее дробят, прокатывают между мелкими чугунными шариками. Затем флотация – в большой бочке: заливают руду кислотой, и крошки металла поднимаются пеной. Такая вот драгоценная пена. Затем ртутью заливают ее. Ртуть вбирает золото. И выходят такие невзрачные бляшки. Их и берут.
– Куда?
– Ну выносят! Надо же как-то выживать?
То есть – батя и канавщиком не ударил в грязь лицом.
– Но ртуть, кажется, вредна? – поинтересовался на всякий случай.
– А кто сказал, что будет легко?
Видимо, я так считал.
– А ты как хотел? – Пека грозно навис надо мной, как коршун.
– Я? Никак.
– Плавят эти бляшки дома, на сковороде…
Не читал такого в поваренной книге.
– Золото на сковороде остается, пары ртути – в тебе. Мать приходит с парткома – батя зеленый весь. Мать к телефону – батя вырывает шнур! Тут – или смерть, или тюряга. Вызвала «скорую»… Батя потом ей всю жизнь не простил! Ну – сел. Попал на уран.
– Пьяная Гора?
– Угадал!
Умеют устраиваться.
– Но перед приездом милиции – ясное дело, раньше «скорой» поспела, – батя бляшки те, недоплавленные, успел сунуть мне. Я как раз со школы пришел. «Держи, сынок!»
Да. Завидное наследство.
– С собой здесь!
Я вздрогнул. Он полез за пазуху, вытащил кулек, с грохотом высыпал на пол тусклые бляшки.
– Думал, может, тут сунуть кому придется… Ну, в плане поступления…
Что ж не сунул-то? Приходится мне отдуваться! Хотя вряд ли бы это у кого-то вызвало восторг. Вид у этих сокровищ невзрачный. Способ приготовления – смертельный.
– Вот! – придвинул ко мне одну, самую поганенькую. – Сделаешь все нормально – возьмешь…
…билет на тот свет.
– Спасибо, – мужественно произнес я. – Дальше рассказывай.
Пека, подумав, завернул драгоценности, в том числе и мой будущий гонорар, спрятал.
– Ну, так… Мать виделась с ним. Ну и я, ясное дело, наезжал. «Отличник боевой и политической подготовки»! Батя гордился.
Семейство их, похоже, и в ртути выживет!
– Мамка – парторг! На том самом руднике, где батя трудился. Там не только же заключенные…
– Но и парторги.
– Идейность – это от матери у меня.
Пока не заметил.
– Ну и Кузьмин батю не забывал!
Просто какие-то гиганты, не люди!
– Скорешились они, когда Кузьмин меня мальцом еще из-под завала вытащил. «Кузьмин – др-руг!» – батя повторял неустанно. Но когда мать хлопотала у Кузьмина за него – запрещал. «Все нормально!» А тут вдруг Кузьмин сам к нему: «Хошь прославиться? Всесоюзный рекорд!» А батя и на воле с «Доски почета» не слазил. И тут лучший экскаваторщик!
– Только что был канавщик?! – воскликнул я.
– Так продвинулся! Работал с душой. Чтоб скорее освободиться.
– Так…
– В общем, знал Кузьмин, к кому обратиться. «Так что за рекорд от уголовников?» – батя торгуется. Соображал! Мол, по дешевке не продаемся. «А не будет никаких уголовников. Вольные люди». Все знали: слово Кузьмина – кристалл!
– Нормально, – пробормотал я.
– Что нормального-то? – впился в меня яростным взглядом. Ему не угодишь. – А знаешь, как рекорд делается?!
– Нет, не знаю. Но охотно узнаю.
– Охотно, говоришь?
– Ну – неохотно.
– «Вариант Б»! На взрыв, на обрушение породы – с горизонта не уходить, как обычно делают, технику не отгонять. Принять на себя, и только очухаешься – если очухаешься! – грести с-под себя – и на вагонетки.
– Да… Заманчиво.
– Ну, зеки бате говорят: «Пошел на …! Уродуйся сам!» «Слушаюсь!» – батя говорит. Остался в экскаваторе. Рвануло! Только пыль осела – все бегут к нему. Он уже работает, руду гребет!