Попробуем разобраться в разных текстах этого документа.

В конце 1919 г. решения версальской конференции вызвали возмущение китайской общественности (согласно мирному договору с Германией, ее бывшие концессии в Китае не были возвращены этой стране, а переданы японцам). И именно в тот момент Наркоминдел Советской России обратился «к китайскому народу и правительствам Южного и Северного Китая» с нотой, в которой рабоче-крестьянское правительство торжественно отказывалось от всех привилегий царской России в Китае. Текст документа был получен в Китае лишь весной 1920 г. Сначала он был передан в китайский МИД телеграфом из Иркутска; затем его послали в Пекин с возвращающимся туда дипломатом; наконец, вскоре после этого другой экземпляр обращения был лично вручен представителем Советской России китайскому чиновнику в Харбине и там действительно были слова с обещанием «вернуть китайскому народу без всякого вознаграждения Восточно-Китайскую железную дорогу».

Однако когда некоторое время спустя дело дошло до прямых переговоров РСФСР с пекинским правительством, китайцам был предъявлен несколько иной текст декларации, в котором абзац о безвозмездной передаче КВЖД Китаю был опущен. Начались длительные споры, в которых Карахан и А. А. Иоффе доказывали, что данного пункта в первоначальном тексте ноты не было. Так, представитель РСФСР в Китае А. Иоффе 14 ноября 1922 г. в послании китайскому министру иностранных дел Гу Вэйцзюню писал, что «в декларациях 1919–1920 гг. нет цитируемых в меморандуме министерства иностранных дел Китайской Республики слов: «Рабоче-крестьянское Правительство намерено все права и интересы, имеющие отношение к КВЖД, безоговорочно вернуть Китаю без всякого вознаграждения». [380]

С разъяснением ситуации в «Известиях» 12 июня 1924 г. выступил и герой взятия Зимнего, сотрудник Наркоминдела Антонов-Овсеенко. «Любопытно отметить недоразумение с этим документам: обсужденный при своем зарождении на собрании китайских рабочих в Москв — писал Антонов — Овсеенко, — он в пункте, касающемся КВЖД, был произвольно перередактирован… В таком виде документ стал известен широко в Китае».

Как совершенно правильно считает российский историк М. Крюков, это объяснение выглядело не очень убедительным. Во-первых, хотя бы потому, что декларация, о которой идет речь, обсуждалась на собрании китайских иммигрантов не «при своем зарождении», а через месяц после того, как она была подписана Караханом. Во-вторых, в Китае документ стал известен не в китайском, а во французском переводе, надо полагать, с русского оригинала. Совершенно иное объяснение позднее пытался дать исследователь советско-китайских отношений В. Саввин. По его словам, текст ноты, полученный пекинским правительством весной 1920 г. был умышленно искажен белогвардейскими агентами, добавившими в него первоначально отсутствовавший абзац. Как справедливо считает М. Крюков, эта версия также мало что объясняла, так как оставалось неясным, каким образом враги советской власти могли получить доступ к тексту, переданному из Иркутска в Кяхту, а оттуда — в Пекин (в Кяхте в то время никаких белогвардейцев не было). Кроме того, были ведь и другие экземпляры, переданные из рук в руки.

Следующая, уже третья по счету, попытка прояснить ситуацию была предпринята в конце 50-х годов М. С. Капицей, виновником недоразумения был теперь объявлен Виленский-Сибиряков.

Согласно этой версии, в процессе подготовки ноты действительно был один рабочий вариант, включавший спорный абзац, но на утверждение правительства якобы он не выносился. Виленский, принимавший участие в подготовке обращения НКИД, опубликовал этот черновой вариант в 1919 г. в своей брошюре «Китай и Советская Россия. [Из вопросов нашей дальневосточной политики]», изданной в Москве объемом чуть более 30 страниц. [381] Именно этот первоначальный вариант весной 1920 г. и попал в Китай. [382] Примерно такой же точки зрения придерживался в своей книге и М. А. Персиц [383] и многие другие советские историки. Однако здесь также концы не сходятся с концами, так как «подлинность посланного в Китай обращения, числившегося под исходящим номером 324, удостоверил вовсе не Виленский, как отмечает М. Крюков, а уполномоченный Наркоминдела в Сибири и на Дальнем Востоке Я. Янсон». [384] И, наконец, еще одна точка зрения историка А. Хэйфеца, объясняющая случившееся объединением первой и третьей версий. [385]

Споры о содержании «Первой декларации Карахана» могли бы продолжаться и дальше, как они продолжались на протяжении более 70 лет, если бы недавно в архиве секретариата Ленина не был найден ответ на вопрос о том, каков был исходный вариант ноты НКИД от 25 июля 1919 г. «В ее тексте, представленном Виленским Ленину 10 августа того же года (за две недели до упоминавшегося собрания китайских рабочих), — приходит к выводу М. Крюков, анализируя архивный текст — есть пассаж о безвозмездной передаче Китаю КВЖД, позднее из декларации изъятый. Но этот абзац оказался лишним, когда во внешнеполитическом курсе Советской России постепенно возобладали собственно государственные интересы, а идея вселенской щедрости во имя грядущей мировой революции оказалась похороненной». [386]

Это подтверждается и признанием Чичерина: «Заявление о безвозмездном возвращении Восткитжелдороги Китаю было в самой торжественной форме сделано в 1920 г.». [387] Однако когда возобладали более реалистические взгляды на КВЖД, Карахан, стремясь урезонить ретивого А. Иоффе, по-прежнему настаивавшем на «декларировании передачи прав собственности без всякого вознаграждения китайскому народу», напоминал ему: «Наша политика сегодняшнего дня имеет меньше декларативный характер, а больше деловой… Мы сейчас вступили в такой период нашего внешнего положения, что каждая пять Советской земли и каждый рубль должны быть предметом нашего особенного внимания». [388]

«Виленский (так же, как Иоффе), — делает вывод М. Крюков, — принадлежал к числу тех бойцов советского внешнеполитического фронта, которые, говоря словами Троцкого, прежде всего, были революционерами, а потом уже дипломатами. Подход Карахана, напротив, в гораздо большей степени характеризовался «деловитостью». Расхождения во взглядах между Виленским и Караханом имели, таким образом, более глубокие корни, чем могло показаться на первый взгляд». [389] Расхождения во взглядах советских функционеров разного ранга мы будем и дальше замечать в их деятельности в описываемое нами время.

Китайское правительство было напугано также текстом Декларации об образовании ДВР, объявленной конференцией образованного Дальневосточного правительства и Амурской, Читинской и Владивостокской делегациями (особенно шестым пунктом) 6 апреля 1920 г., в которой оно видело попытки захватить КВЖД и всю Северную Маньчжурию. 3 октября газета «Шанхайская жизнь» писала, что 29 или 30 сентября в Пекине был получен и опубликован текст декларации, где пункт шестой был сформулирован так: «Вся территория ДВР от озера Байкал до Великого океана, включая Забайкальскую, Амурскую и Приморскую области, Сахалин, Камчатку и территорию вдоль Китайско-Восточной железной дороги, объявляется независимой единой страной и никакие территориальные концессии не будут предоставляться иностранным государствам». [390]