— Я не злюсь, Беатриче. Ты же знаешь, я не умею этого.

Ее тон стал несколько миролюбивей.

— Пройдемся? — предложила она.

Мы медленно пошли по тропинке вдоль ручья. Его журчанье вливалось в нашу неторопливую беседу.

— Я слышала, что Медные горы процветают, благодаря тебе, — сказала Ладо.

— Это не мне благодаря, а людям, которые там живут. Они сами сотворили свой мир, таким, каким хотели.

— Но при том мрачном слепом наместнике, что правил там раньше, это было невозможно. Он был деспотом.

— Ты о Хамсине? Ты была с ним знакома?

— Нет. К нему невозможно было подобраться. Но я слышала о нем много дурного. Он был безжалостным и угрюмым затворником, похищал людей из Тварного мира, не повиновался Хозяину. Говорят, он носил бронзовую маску, потому что был страшно уродлив.

— Нет, он вовсе не был уродлив, Ладо. Я видела его без маски.

— Ты так хорошо его знала? — с подозрением спросила моя бывшая подруга.

— Не думай ничего такого! — поспешила я ее заверить. — На какое-то время нам пришлось стать союзниками. Мы вместе вели борьбу с лабиринтом.

— Что-то я об этом слышала. Но Хамсин ведь, кажется, погиб?

— Не навсегда. Саргон уверен, что он может возродиться в любой момент.

— И тогда тебе придется опасаться?

— Я не боюсь его. Не такой уж он был и безжалостный, как хотел казаться.

— Но он слишком ненавидел людей.

— Это правда…

Мы немного помолчали, чтоб послушать милое журчанье лесного ручья. Я отвыкла от таких звуков, потому что в горах ручьи не журчат, а клокочут.

— Как он? — нарушила я молчанье.

— Гавр? — со значением переспросила Ладо. — Сама скоро увидишь.

— Говорят, он изменился?

Ладо вздохнула:

— Я знаю его уже очень давно. Он менялся за свою жизнь тысячи раз. Разным был: деспотичным и милосердным, непокорным Лютому Князю и послушным его слугой. Но знаешь, таким я его никогда не видела. Бенши его словно подменили.

— Что же с ним не так?

— Ты не поверишь, но мне кажется, что он стал больше походить на человека.

— На человека?

— Он стал так же непредсказуем.

Я собиралась расспросить об этом подробней, но к нам вдруг подскочил Тэйу. Чертенок проснулся и решил осмотреть окрестности. В Медных горах ведь не было ничего подобного: ни такой густой растительности, ни высоких деревьев, ни тихих ручьев, в которых так важно и неторопливо плавала рыба.

— Это сын Ундиона?

— Похож?

— Как будто есть немного.

— Его мать — моя лучшая подруга. Мы вместе выбирались из лабиринта.

— А это что за блоха? — насмешливо осведомилась Ладо о Бесе, который нехотя ковылял вслед за своим воспитанником.

— Это кара на мою голову. Прислан дедом Тэйу, для его придворного образования.

— А где же родители малыша?

— Они застряли в Гиперборее. Поэтому я туда и направляюсь.

— Так ты только за этим появилась у нас?

— Только за этим…

Ладо снисходительно взирала на то, как Тэйу резвится и пачкается в ручье. Она вообще была равнодушна к деткам и их шалостям. Ее собственный шалопут, будучи и младенцем, и взрослым одновременно, был единственным, о ком она заботилась. Бес недовольно бухтел и ворчал о том, что не пристало, мол, будущему придворному возиться в воде и грязи и ловить рыбу руками. Однако он не забыл и о галантности. Но только он состроил нужную гримаску для того чтоб сказать Ладо что-нибудь лестное, как вдруг совершенно неожиданно был сброшен чертенком прямо в ручей.

— Мадам! — услышала я его жалобное кудахтанье. — Спасите меня, мадам! Я не умею плавать!

— Ты не утонешь здесь, Бес! — успокоила я его и не смогла удержаться от смеха, глядя на его беспомощное барахтанье. — Только распугаешь всю рыбу!

Все-таки мне пришлось выволакивать несчастного, иначе бы Тэйу свалился вместе с ним. Бес был для него еще тяжел. Выбравшись на берег, наш воспитатель, словно кошка отряхнулся, вылил из чалмы лишнюю воду и тут же принялся читать гневные наставления умиравшему от смеха мальчишке. Мокрый, взъерошенный, облепленный водорослями и читающий при этом нотации, он выглядел уморительно.

— Так ты говоришь, кара? А по-моему, с ним не соскучишься! — проговорила Ладо сквозь смех.

— Это единственный положительный момент в его воспитании, — сказала я, устав смеяться. Ладо тоже посерьезнела.

— А ты не думаешь о том, чтоб родить своего ребенка? — спросила она вдруг.

— Ты же знаешь, что у нас людей дети из воздуха не берутся, — растерянно оглянувшись, ответила я. Ее вопрос застал меня врасплох.

— Да, знаю, — с лукавством отозвалась богиня любви.

— А тот единственный, от которого я хотела бы иметь ребенка, как и все титаны бесплоден.