Чуть более двух недель я упивался покоем отдельной палаты, когда неожиданно поставили еще одну койку. В детдом прибыл новенький, причем, как говорили, в ужасном состоянии. Его внесли на носилках. На мальчике была разодранная оранжевая жилетка, потертые грязные шорты и желтый табиз [26] на шее. Так я впервые повстречал Салима Ильяси.

Этот парнишка наделен всем, чего недостает мне. Гибкое тело, курчавые черные волосы и ангельская улыбка, от которой на щеках появляются ямочки. Для семилетки у него даже слишком острый, пытливый ум. Робко запинаясь, мальчик рассказывает о себе короткими скупыми фразами.

Родился и жил в деревне под Бихаром среди таких же бедняков-крестьян и горстки богатых землевладельцев. Народ придерживался в основном индуистской веры, однако имелось и несколько мусульманских семей — таких, как у моего соседа по палате. Отец его был чернорабочим, мама вела хозяйство, а старший брат служил в чайной. Салим ходил в деревенскую школу, а вечерами возвращался в крытую соломой хижину на окраине поселка Заминдар.

На прошлой неделе морозным январским утром в местном храме Хануман [27] случилось неприятное происшествие. Ночью кто-то пробрался в святое святых и осквернил идола бога-обезьяны. Храмовый жрец объявил, что накануне поблизости крутились молодые мусульмане. Этого хватило. Индуисты мгновенно впали в безумную ярость. Вооружившись мачете и мотыгами, палками и факелами, они ринулись разорять дома иноверцев. Салим играл на улице, а его родные пили чай, когда явилась толпа и прямо на глазах мальчишки подожгла хижину. Ребенок слышал вопли матери, крики отца, рыдания брата, однако взбешенная орава не выпустила никого. Салим добежал до вокзала и запрыгнул в первый же поезд. Тот и доставил его в незнакомый Дели без одежды и без еды. Беглец провалялся на станции двое суток голодный, бредил от горя и начавшейся горячки, пока один из констеблей, обнаружив его, не послал в детдом.

Салим говорит, что видит во сне искаженные лица злодеев, и материнский плач отдается в его ушах. Парень содрогается, представляя себе, как любимый брат корчится среди пламени. Потом заявляет, что начал бояться и ненавидеть индуистов.

— Как твое имя? — спрашивает он.

— Мохаммед, — отвечаю я. Мы быстро становимся закадычными друзьями. У нас так много общего: оба безродные сироты без надежды вернуться под отчий кров, оба любим играть в шарики, а еще — смотреть фильмы. Когда приходит время покидать палату, я использую свое влияние, чтобы наши кровати поставили рядом.

Однажды поздно вечером Салима вызывают к заместителю надзирателя. Гупта — вдовец и живет в уединении.

— Что ему надо? — недоумевает мой друг.

Пожимаю плечами:

— Не знаю, я у него не бывал. Но сегодня мы это выясним.

Приятель спускается вниз, а я неслышно, на цыпочках, следую за ним.

— Входи… Входи Салим, — глухо звучит из-за двери в ответ на робкий стук.

Заместитель сидит на постели в помятой курта-паджама. Держит в руке бокал, наполненный золотистой жидкостью. Его глаза напоминают большие пуговицы. Я тихонько подсматриваю сквозь тонкую щель между занавесками в дверном проеме. Гупта гладит лицо мальчишки, ощупывает пальцами тонкий нос и губы. Потом неожиданно приказывает:

— Снимай шорты.

Салим ошарашен таким требованием.

— Делай, как тебе говорят, ублюдок, или получишь по шее! — рявкает мужчина.

Мой друг повинуется. Он медленно спускает шорты, я отвожу глаза.

Гупта подходит к мальчику сзади, звеня золотыми цепями.

— Вот и хорошо, — бормочет он, распуская пояс и скидывая штаны. Я вижу его волосатый зад.

Салим еще ничего не понял, но над моей головой уже вьется дымок. Я вдруг с отчетливой ясностью понимаю, что именно творилось в комнате отца Джона той ночью. И вспоминаю, что было потом.

Мой душераздирающий вопль взрывает мертвую тишь, словно граната. От него пробуждаются мальчики, мирно дремавшие в общих спальнях, и повар, храпевший в кухне, и сам надзиратель, и даже бродячие псы во дворе, которые принимаются лаять как бешеные.

Ошеломленный, сбитый с толку Гупта пытается вытолкать Салима прочь, однако повар, охрана и надзиратель врываются к нему раньше. Грязный секрет заместителя разоблачен. (Впрочем, никто ничего не предпринимает по этому поводу.) Зато и сам господин заместитель замечает меня, подглядывавшего из-за штор. С тех пор он делается моим смертным врагом. Салим потрясен случившимся, но все-таки невредим. Парень уже давно забыл, как ненавидел индуистов. А вот ужас перед насилием укоренился в нем на всю жизнь.

Чудесный весенний день еще прекраснее от того, что мы оказались за пределами детского дома. Одна международная частная организация устроила нам увеселительную поездку в город. В автобусе с кондиционером нас катают по Дели. Завозят в зоопарк посмотреть на зверей, и мы впервые видим гиппопотамов, кенгуру, жирафов и гигантских ленивцев. Видим пеликанов, розовых фламинго и утконоса. Следующая остановка — Кутб-Минар, самая высокая в Индии башня. Хохоча и толкаясь, мы забираемся по лестнице на балкон второго этажа. Люди внизу кажутся муравьями. Расшалившись, мы кричим:

— Ого-го-го!

И слушаем, как замирает звук, не долетая до земли. Напоследок нас отвозят к Индийским Воротам, [28] туда, где бурлит карнавал. Каждому выдают по десять рупий на карманные расходы. Я мечтаю проехаться на колесе обозрения, однако Салим хватает меня за рукав и тянет в другую сторону, к палатке с надписью: «Пандит [29] Рамашанкар Шастри, всемирно известный гадатель по ладони. Всего лишь десять рупий за сеанс!» Под навесом сидит старичок, облаченный в дхоти-курта. [30] У него седые усы, ярко-красный тилак [31] на лбу и толстые очки. На затылке торчит черная косичка.